Русский Бог
Шрифт:
– Господь показал нам самого себя, государь. Сказано по Евангелию: оставь имение, иди за Мной,- отвечал Фотий.
– А посему признали мы за благо отречься от престола государства Российского…- читал нотариус, - в пользу брата нашего Николая Павловича… Господа, присутствующим надобно расписаться.
Все поспешили к нотариусу. Александр и Николай расписались первыми.
– Что ж, поздравляю. Сегодня, кажется, сбылось и твоё мечтание,- пожал Александр руку Николаю.
– Одно из моих мечтаний, отвечал скрывавший довольство Николай.
– Что скажешь, Аракчеев? – спросил Александр.
– Воля ваша… только…- Аракчеев махнув рукой. Глаза его были влажны.
– Поздравляем, ваше высочество…
– Поздравляем…
– Долгие лета русскому императору и императрице!
– Новому российскому царю благодатное царствование! – окружили собравшиеся Николая.
– Благодарим, господа, благодарим, - отвечали Николай и Александра Фёдоровна.
– Да, митрополит, - зло зашептала Елизавета Фотию, - не получилось у нас тогда в монастыре…
– Ещё получится…- отвечал Фотий.
Александр на какое-то время остался один. Он смотрел на бегавших друг за другом по огромному залу сыновей, своего и николаевского.
– Фотий, - позвал он. Фотий подошёл.- Когда же будет порвана последняя цепь? Когда побег из столицы? Полное забвение имени?.. До остатка предаться хочу в руки Господа…
– Бежать лучше не из столицы…- остановил его Фотий.- Объявите ревизию Южной армии, а там в провинции, в каком-нибудь… Таганроге, мы устроим… Я подыщу вам тихий монастырь.
– Странником пойти хочу… юродивым.
– Тише…тише.
– Каков новый царь! Красавец! Ну поздравляю, поздравляю…- говорила тем временем Lise подставляя щёку Николаю.
– Да возвеличится с Николаем Россия! – сказала Минкина.
– Ваше Величество! – начал Аракчеев.
– Пока ещё высочество, до миропомазания, поправил нотариус .
– Великая княгиня…- говорила Минкина.
Lise подошла снова к Николаю.
– Великий князь, посмотрите. Ваш драгун плачет.
Николай и стоявшая рядом с ним его жена Александра обернулись.
По лицу Анны, переодетой в офицера, бежали слёзы радости и печали.
* * *
На плацу били шпицрутенами. В две шеренги грудь к груди стояли младшие чины. Между ними два солдата тащили державшегося за ружьё в окровавленной рубахе наказуемого. Как только тот поравнялся с одним из солдат, следовал удар длинной лозиной.
Капитан, руководивший поркой, посмотрел на раскрытое окно небольшого одноэтажного провинциального дома, крытого красной черепицей, с коньком в виде петушка. В конце стоял человек в рясе. Это был Фотий. Поймав взгляд капитана, задержавшегося коло одного из солдат, Фотий кивнул.
– Братец! – дотронулся капитан веткой, что вертел в руках, до плеча солдата. – Выйди-ка сюда.
Солдат послушно вышел из шеренги. Он боялся капитана, почти стыдливо прятал за спину шпицрутен.
– Как зовут? – строго спросил капитан.
– Федор, Кузьмы сын, - растерялся солдат. Это был тот самый солдат, похожий на Александра, которого Фотий приводил во дворец.
– Плохо бьёшь, Кузьмы сын, не стараешься, - сказал капитан,- Ну-ка скажи мне, - капитан на миг задумался, - скажи мне , что такое свобода?
– Свобода есть Дао Божий, - бодро заученно ответил солдат.
– Все ли люди свободны?
– Точно так, ваше благородие.
– Нет. Малое число поработило большее. Свободна ли Россия?
– Никак нет, ваше благородие.
– Отчего же?
Солдат растерянно замолчал.
– Этакий ты, братец, болван! Плохо ослушника бьёшь да ещё грамоты не разумеешь!... Эй , ребята, тащи и этого сквозь строй…- капитан махнул. Прислушивавшийся к разговору унтер услужливо вытянулся:
– Прохоренко, Захаров!
– Ваше благородие!- попросил солдат. Но с него уже сдирали китель, заломили кисти назад.
Сильнее ударил барабан. Федора, Кузьмы сына, потащили сквозь строй.
* * *
– Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его. Дождём прольёт он на нечестивых горящие угли, огонь и серу, и палящий ветер – их для из чаши; ибо Господь праведен, - любит Правду, в лице Его видит праведника… Аминь…- молился Александр.
Чуть подвинув занавеску, Фотий отошёл от окна.
– Как они ужасно кричат!- сказал Александр Павлович, прерывая молитву. Одетый в простую одежду схимника, он поднялся с колен перед иконой Богоматери в красном углу скромно, но с провинциальной претензией обставленной комнаты, украшенной изразцовой печкой.
– А Аракчеев вам того не растолковал, что дисциплина – дух армии. Наказание – благодать Божия, - отвечал Фотий, закрывая плотно окно. – Человеческому же наказанию следует соответствовать Божьему.
– Вот мы уже целый месяц торчим в вашем Таганроге, а дело всё не с места, - недовольно пробормотал Александр, приближаясь к Фотию.
– Потерпите, государь, недолго осталось, - успокоил Фотий. Он снял с вешалки парадный мундир Александра, любовно встряхнул его, наслаждаясь бряцаньем и блеском полного комплекта регалий на груди, шее, в петлицах: – Не жалко, государь, царство-то бросать? А то, может, в последнюю минуту одумаетесь, вернётесь на престол российский?