Русский флаг
Шрифт:
Что и говорить, неприятно идти в такой оживленный порт, как Сан-Франциско, с потрепанными судами и поредевшей командой. Каждый опытный моряк в Калифорнии, заметив, что паруса крепятся не сразу, как полагается на военных судах, а поочередно, поймет, что французов основательно поколотили. Этакая диковинка развеселит портовых зевак.
Сослаться разве на цингу?..
Ну кто этому поверит! Может быть, заплаты на бортах и повреждения рангоута тоже следы цинги? Нельзя же и команду долго держать взаперти. А пусти на берег - наговорятся вволю. Назавтра весь мир узнает, какая "цинга" прошлась по кораблям эскадры. Калифорнийские газеты обрадуются сенсации.
Нет, он поступит иначе. Пусть Никольсон удирает в Ванкувер, он, Феврие Депуант, мужественно перенесет удар судьбы. Прав был Виллье, американский консул на Сандвичевых островах, советуя в случае неуспеха представить дело таким образом, будто в Петропавловске они встретили многократно превосходящие силы. До сих пор мир не знал имен Завойко и Изыльметьева, отныне он узнает их. Депуант сам назовет эти имена, сам превознесет их.
Он станет перед журналистами вот так: в парадном мундире, нога вперед, в позе, передающей мужественную решимость, и скажет: "Господа! Генерал Завойко защищался храбро и со знанием дела!"
На последних словах голос адмирала срывался, а между тем именно это "знание дела" нужно произнести как можно проще, по-солдатски. В этих словах спокойствие, снисхождение к противнику. Затем, после паузы, он обведет многозначительным взглядом портовых чиновников, репортеров и добавит так, словно речь идет о человеке, который еще не раз изумит мир: "Я жалею, что не мог пожать ему руку".
И, наконец, совсем вскользь, небрежно: "Я не ожидал встретить такое сильное сопротивление в таком ничтожном месте!"
На этом фантазия адмирала иссякала.
Стотонная шхуна "Анадырь", захваченная эскадрой при выходе из Петропавловска, вопреки строжайшему запрещению Депуанта, была разграблена и сожжена англичанами. Адмирал потребовал к себе Никольсона.
– Я ничего не мог поделать с моими ребятами, - оправдывался капитан.
– Они бросились на шхуну, как голодные шакалы. Вы должны понять их.
– Я не позволю разбоя и пиратства!
– вскричал адмирал срывающимся голосом.
– Господин адмирал, у ребят остыли души, они должны согреться. Хуже будет, если они начнут бесчинствовать. Не правда ли?
Депуант вспомнил английскую бомбу, разорвавшуюся в толпе французских матросов у Красного Яра, и обмяк.
– Наши взгляды на вещи так различны, - начал он неуверенно, - что мы никак не может понять друг друга.
– Я отлично понимаю вас!
– сказал Никольсон.
– В Кальяо Прайс хотел захватить "Аврору", - жаловался Депуант.
– Напрасно он этого не сделал. Не будь "Авроры", нас встретили бы на Камчатке гораздо любезнее.
После таких разговоров Депуант сердито умолкал и на прощальные слова англичанина отвечал гневным кивком.
Шхуну "Анадырь" взял у берегов Камчатки "Вираго", и Депуант успокаивал себя тем, что англичане предали огню собственный приз. Но когда Никольсон вздумал так же расправиться и с кораблем Российско-Американской компании, удовлетворились тем, что завладели провиантом и компанейским имуществом, взяли в плен команду "Ситхи" - торговых матросов - и договорились о том, что "Ситха" должна следовать в Ванкувер вместе с английскими судами.
Депуант потребовал перевести на французский корабль двух армейских офицеров, плывших на "Ситхе", несколько гражданских чиновников и приказчиков. Пленных разместили в жилой палубе "Форта", вместе с Удалым, Ехлаковым и Зыбиным.
Перед тем как английские суда легли на новый галс, чтобы надолго расстаться с постылым союзником, Депуант в последний раз попытался уговорить Никольсона идти в Сан-Франциско. Англичане - мастера приврать, расписать несуществующие успехи, пусть бы они и выкручивались. Стоит Никольсону улизнуть в порт Викторию, на остров Ванкувер, уж он сумеет замести следы!
– А может быть, все-таки в Сан-Франциско?
– адмирал заглянул в глаза Никольсону.
– Нет.
– В Сан-Франциско рейд достаточно велик для наших кораблей...
– Я должен идти на остров Ванкувер, - упорствовал Никольсон, - меня там ждут депеши.
– Ах, депеши, депеши!
– промолвил грустно Депуант.
– Снова депеши... Мой друг Прайс однажды уже ждал депеш...
Никольсон молчал.
– Значит, порт Виктория?
– Виктория.
– Я думаю, сэр, - голос адмирала прозвучал вызывающе, - что вам в нынешнем бедственном положении не следует идти в порт с таким символическим именем - Виктория!
– И он повторил с горечью: - Виктория! Прощайте.
Простившись с адмиралом, Никольсон принялся за Барриджа. Простодушный служака впал в черную меланхолию после событий на Никольской горе и мог, чего доброго, наговорить глупостей. Барриджу ничего не стоит выболтать правду. Он уже попытался сделать это в рапорте о действиях десанта. Послать такой рапорт в Лондон - самоубийство. Лучше самому срезать погоны и бежать в Америку на поиски золота и счастья, чем возвращаться в Англию с таким донесением!
Никольсон протянул Барриджу рапорт и спросил зло:
– Вы пошутили надо мной?
Барридж повертел бумагу в руках и сказал:
– Скорей русские посмеялись над нами, сэр!
– Не знаю, что вы думаете о русских, Барридж. Теперь это не так важно. Я хочу жить!
– Ну и живите на здоровье!
– огрызнулся Барридж.
– Мне не дадут жить, если вы будете писать плаксивые бумажки вместо боевых рапортов!
– Потише!
– прохрипел Барридж, в котором мгновенно всколыхнулась ненависть к Никольсону.
– Нет, уж лучше пошумим, - сказал Никольсон.
– Лучше зарычим и вцепимся друг другу в глотку, пока никто не видит нас, чем посылать подобные донесения лордам адмиралтейства. Не перебивайте меня!
– закричал он на Барриджа, открывшего было рот.
– Вы хотите, чтобы имя ваше было предано позору, брошено, как вонючие потроха, газетным шавкам? Хотите поругания и нищеты?