Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова
Шрифт:
— Не возьмем! Доло-о-о-о-ой! — ликовал митинг ПРСВ.
— Дорогие товарищи! — продолжала Инесса Чучкало. — Но мы с вами еще посмотрим, станем ли мы брать с собой в двадцать первый век всяких там соглашателей типа Зюганова и нашего ульяновского главы администрации. Эти люди вошли в преступный сговор с врагами Родины, с ненавистниками советской власти. И не только господам-демократам придется дать ответ перед народом, но и господам-соглашателям. Еще не поздно встать в наши ряды. Сегодня — не поздно. Завтра — будет поздно. Я имела встречу с главой нашей администрации. Он поклялся, что ознакомится с поданным ему пакетом наших заявлений и требований, во всем разберется, все выполнит. Что ж, наберемся терпения. Но долго ждать не будем. Как сказал наш Демосфен демократии Виктор Степанович Черномырдин: «Я не буду проверять. Но я проверю».
Митинг, постепенно расхохатываясь, ответил дружным смехом, затем грянул рукоплесканиями.
— Я заканчиваю, товарищи! — подняла руку пламенная Инесса. — Время, отведенное им и нам на митинги, подходит к концу. Не иначе как вечером тут готовится какой-нибудь рок-концерт. Но я думаю, что все выступления митингующих не пройдут даром. В том числе и мое, на мой взгляд, важное сообщение. Мы должны разойтись и крепче сплотиться вокруг священного имени Ленина. Прочь из наших рядов полу-патриоты, заявляющие: «Сталин — да, а Ленин — увольте!» Таких полтинников нам не надо. Революционный держите шаг, неугомонный не дремлет враг. Наше дело левое, победа будет за нами! В двадцать первый век — с Лениным! Ура!
Она кивнула куда-то в сторону, и из репродуктора зазвучали знакомые с детства вставания «Интернационала». От толпы омоновцев отделился начальник, который пробрался к грузовику, выкрикивая Инессе Чучкало:
— Музыка не санкционирована! Музыка не санкционирована! Отключите музыку!
— Иван Палыч, Иван Палыч! — отвечала ему Инесса, показывая указательный палец.
— Ну хорошо, Инесса Федоровна, только одну песню, не больше, а то вы меня под монастырь подведете, — пыхтел омоновский начальник и возвращался к своему омоновскому племени.
Отыграв «Интернационал», митинг стал медленно расползаться. Дмитрий Емельянович продирался сквозь встречную толпу, боясь, что Чучкалу быстренько куда-нибудь припрячут и увезут. Но он все же протиснулся к ней, достиг ее, уже спустившуюся с грузовика, положил ей на плечо руку и крикнул:
— Инесса!
Она оглянулась, тревожно, хотя и улыбаясь, посмотрела в его лицо. Но у него уже был убийственный козырь-пароль, внезапно всплывший в памяти — ласковое прозвище, которое совсем не подходило ей теперь, но выдуманное им тогда, в гостинице «Советский спорт». Тогда на ней была юбка, похожая на хвост аквариумной рыбки, гуппи…
— Я вернулся к тебе, гупёшка моя!
Она вздрогнула, тотчас развернулась к нему всем своим исполинским бюстом, взглянула ласково:
— Это ты? Витька!
И в следующий миг он весь очутился в ее горячих, вулканических объятиях, был прижат к груди и лицу пламенной Инессы, попал губами прямо в ее губы. Слава богу, ненадолго. Отпущенный, он бормотал:
— Я — член боевой дружины «Соколы возмездия»… Я приехал к тебе… Я люблю тебя, Инесса, гупёшка моя… восхищаюсь тобой… Такая речь! Такая речь!..
— Витька! Леший! Где же ты был все это время?! — нежно и властно влекла она его с собой, и он временно мирился с тем, что она неправильно вспомнила его имя, ошиблась на одну буковку, называла Витькой, а не Митькой. Да он готов был сейчас даже паспорт поменять и стать Витькой, только бы Инессины костоломы не заподозрили в нем киллера или провокатора, ибо он видел их свирепые хари, когда положил руку на Инессино плечо. Если бы она не признала в нем давно позабытого Митьку-Витьку, эти громилы наверняка разорвали бы его в клочья.
Они уселись в роскошный серебристый лендровер и поехали.
— На дедушку, — сказала Инесса водителю, жадно закурила сигарету «Парламент», жадно прижалась к сидящему рядом с ней на заднем диване Выкрутасову. — Ну как ты, Витька? Надо же! А я и забыла про то платьишко. Сейчас бы я в него и не влезла, даже под автоматом. Помнишь свою гупёшку, Витюха мой!
— Я помнил тебя все эти годы и любил, — поставил свою заезженную пластинку Дмитрий Емельянович. — Увы, я был женат, нравственные принципы не позволяли мне уйти от жены. Теперь она сама ушла от меня к новобуржую, и я свободен. Я состою в «Соколах возмездия», я кубанский казак, воевал в Чечне, был в плену… Я все тебе расскажу подробнейшим образом. Гупёшка моя, губёшка, дурёшка… Инесса! Не верю своим глазам! Ты ли это?
— Растолстела, похужела…
— Дурочка! Ты в сто раз прекраснее, чем была тогда. Терпеть не могу бледную немочь, худосочие все это, тьфу! Бестелесных и бесконтактных. Все они с дурными склонностями. В здоровом теле здоровый дух! Я очарован тобой, я влюблен в тебя еще больше! — Тут он вдруг нахмурился и вздохнул. — Но у тебя муж…
— Да ну, какая-такая муж! — махнула она рукой. — Если бы Митька с Витькой не обожали его невесть за что, давно бы прогнала. Митька с Витькой — сыны у меня. Одному десять, второму восемь. Сейчас на турбазе отдыхают, в Старой Майне. Такие развитые, оба в меня. Как видишь, младшенького я в твою честь назвала.
Выкрутасов и тут промолчал, что не младшенького, а старшенького, но вместо этого усмехнулся презрительно:
— Видел я твоего Анатолия. Ты уж прости, я приехал, а он у меня бутылку коньяка выпросил. Всю на моих глазах выдул и с копыт долой.
— Вот паразит! Я от него все запираю. Он у меня ни денег, ничего не видит. Только если из моих собственных рук. Зря ты его напоил. Ну да ведь по незнанию. Так, стало быть, ты уже был на дедушке?
— На каком дедушке?
— На квартире моей. У меня же две квартиры. Одна там, на Бланка, а другая конспиративная. Мы сегодня вечером туда отправимся. Но сначала я тебя поведу в рай.
— Это хорошо, — разулыбался Митька-Витька. — Рай я люблю.
— Не просто рай, Витюша, а советский рай.
— Да уж наслышан, наслы-ы-ышан. И от врагов, и от друзей. Ресторан «Советская власть», если не ошибаюсь?
— Она самая, любушка. Сейчас пойдем, примешь ванну, как следует. У меня ж джакузи, не хухры-мухры. Я, Витенька, эту свою квартирку на дедушке из трех составила. Соседей в другие хорошие квартиры пристроила, а их жилплощади к себе присовокупила. Очень люблю присовокуплять, совокуплять. Чуешь музыку слов? Совок куплять! Это мое любимейшее. Сама не знаю, что со мной, но с каждым годом не старею, а только молодею и сильней становлюсь. Президентшей России буду. Потом генеральной секретаршей ЦК КПСС, потом генералиссимусой. Меня уже не остановишь, я как торнадо, только не среднего рода, а женского — торнада!