Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Сегень Александр Юрьевич

— Понимаю, вы вообще против этой династии.

— А вы — не против?

— Я? Даже не знаю… Скажу честно, только теперь, после ваших слов, начинаю кое-что прозревать.

— Слава Богу! А я уж приготовилась разочароваться в вас.

— Вот этого не надо, — молвил бывший политинформатор, сам все больше разочаровываясь в своем тихозерском визите.

— А вы не давайте мне повода для разочарований. Если еще раз начнете про свой противный футбол, я вас придушу! — Она улыбнулась, взяла Выкрутасова под руку и продолжала: — Так вот, дорогой мой, совершенно очевидно, что благодаря страшнейшей исторической подтасовке произошла ни с чем не сопоставимая трагедия — вместо нового Дмитрия Донского на русском престоле оказался новый Святополк Окаянный… Хотя нет, скорее — новый Федор Иоаннович. Безвольный и глупый. А оскорбленный князь Пожарский отошел на задворки, оказался на второстепенных ролях. Удивительно еще, что его не отравили, как в свое время Скопина-Шуйского!

— Это и впрямь удивительно, — признал Выкрутасов, хотя его исторические познания на Скопина-Шуйского не распространялись. Слушая свою попутчицу, Дмитрий Емельянович пытался вслепую проторить тропинку от изначальных рассуждений Катюши к ее конечным откровениям. Пока что он успел отметить лишь то, что князя Пожарского звали так же, как инвалида-сыночка, — Дмитрием Михайловичем.

— А теперь я вам сразу поведаю о своем великом историческом открытии, — резко остановившись и встав прямо перед Дмитрием Емельяновичем, произнесла Катюша. Он даже подумал, что она вознамерилась целоваться с ним. Это было нежелательно — он еще до сих пор не оправился от Инессы Чучкало.

— Я слушаю.

— Я даже лекции читала на эту тему. И неоднократно. И имела колоссальный успех. Так вот, дорогой мой, тогда, в тринадцатом году, произошел временной исторический сбой, Россия как бы споткнулась и побрела по другой дороге. Во всяком случае, та Россия, которую знаем мы. С ее искалеченной сначала Романовыми, а потом большевиками судьбой. Теперь еще и демократы калечат. Но я совершила открытие. Есть и другая Россия, существующая в другом исторически-временном пространстве. Она-то не споткнулась, а пошла правильной дорогой, избрав себе в государи блистательного князя Пожарского. И там, в той России, до сих пор царствует великий династический род Пожарских. Там Россия — главное государство в мире, она владеет Константинополем, Иерусалимом, даже Египтом, она распространяет свои границы до срединного Китая, ей принадлежит все восточное побережье Америки, многие области Ирана и Турции, весь Афганистан, вся Польша, вся Финляндия, часть Румынии и Венгрии, Словакия, Болгария.

— А ГДР? — вполне логично спросил Выкрутасов.

— И ГДР! — запальчиво ответила Катюша. — Точнее — все правобережье Эльбы, включая Гольштинию. И сама Эльба там называется, как ей и положено называться по-русски, — Лаба.

— А Аляска там тоже наша? — спросил Выкрутасов.

— Ну я же говорю — все восточное побережье Америки, — горячо отвечала Катюша, — включая Аляску, Русскую Колумбию и всю Калифорнию до мыса Кабо-Фальсо.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул Дмитрий Емельянович, готовый хоть сейчас бежать от очередной своей сумасшедшей, да только пиджак с паспортом остался в комнатушке на скрипучем стульчике. — Как бы я хотел попасть в ту Россию! Как я устал жить в этой, униженной и облапошенной!

— Ага! — ликовала тихозерчанка. — Хочется попасть в ту Россию? Если очень хочется — попадешь!

— Скоро ли?

— Надо набраться терпения.

— Ну, это все наши политики талдычат: «Наберитесь терпения, еще пять-шесть лет и заживем!» Нельзя ли побыстрее?

— Все дело не в людях, а в исторической кривой, — сказала Катюша, вновь беря его под руку. Прогулка вдоль Тихого озера продолжалась. — А эта историческая кривая только один раз в сто лет пересекается с нашей историей. И тогда наступает возможность слияния нашей реальности с той, другой, в которой царствуют потомки князя Пожарского. Ни в восемнадцатом, ни в девятнадцатом, ни тем более в двадцатом столетии этого слияния не произошло. Только в наступающем двадцать первом веке складываются все предпосылки для свершения этого желанного слияния. Мальчик, которого ты сегодня имел высокую честь лицезреть, этот несчастный инвалид, есть не кто иной, как заново воплощенный князь Дмитрий Михайлович Пожарский.

— Я так и знал! — воскликнул бывший москвич.

— Знал?

— Точнее, я уже догадался. А ведь он похож, очень похож! — Дмитрий Емельянович, как всякий начитанный человек, понимал, что сумасшедшим нужно поддакивать.

— Конечно, похож, — радовалась безумная. — Ибо это он и есть. А знаешь, как все раскрылось?

— Как?

— Дмитрию Михайловичу еще было пять лет, когда он явился мне во сне. Он пришел в облике блистательного тридцатипятилетнего освободителя Москвы от поляков. И он сказал мне: «Мама, ты узнаёшь меня?» «Почему вы называете меня мамой?» — удивилась я. «Потому что я — твой сын, Дмитрий Михайлович Пожарский! Я снова явлюсь в России в тринадцатом году, только уже в двадцать первом веке. Я спасу Отечество, как и тогда, четыреста лет назад, но уже не будет никаких выборов, а меня сразу провозгласят царем на Москве». После этого сна я не сразу поверила. Он еще раз приснился мне. Я спросила: «Нельзя ли получить какое-нибудь подтверждение?» Он сказал: «Вскоре у меня отнимутся ноги, но я не всегда буду оставаться безногим и вновь стану ходить тогда, когда тысяча истинно русских людей поверит в то, что я — Дмитрий Пожарский, их настоящий царь». Я рассказала многим о таком сне, а через некоторое время у моего сына и впрямь отнялись ноги. Я покажу тебе подтверждения того, что врачи оказались бессильны поставить диагноз, в чем причина его заболевания. Единственное, что они в один голос признали, что это случай, не описанный в практике, но со временем способность ходить может восстановиться столь же внезапно.

— Меня прямо в дрожь бросает от ваших слов, — сказал Выкрутасов. Его вдруг посетила шальная мысль о том, что всякое может быть. Разве кто-то мог представить лет двадцать назад, что у нас опять будет двуглавый орел, а Ленинград возвратно переименуют в Санкт-Петербург? Никто!

— Вы мне верите? — спросила сумасшедшая.

— Это удивительно, но я верю, — кивнул Выкрутасов, тоже чувствуя себя начинающим сумасшедшим. — Я верю в чудеса. Мне до сих пор во сне снится, что я летаю. А разве не чудо все, что происходило со мной после великого московского урагана, ставшего Великим Русским Ураганом? Разве не чудо, что этим ураганом меня занесло сюда, на таинственный берег Тихого озера?

— Вы очень славный! — поддержала Выкрутасова в его начальном безумии Катюша. — Не хотите искупаться?

— Отчего же… Не прочь.

Она тотчас скинула босоножки и сарафан, оказавшись в красивом белом купальнике. Дмитрий Емельянович тоже разоблачился до трусов, благо они у него походили на плавки. Они вместе вошли в воду и поплыли. Вода была удивительная — не очень теплая, но и не холодная, а такая, как надо.

— Вы думаете, я случайно вас именно сюда привела купаться? — спросила Катюша весело.

— Думаю, у вас в жизни ничего случайного не случается, — каламбуром ответил Дмитрий Емельянович.

— Конечно! Ведь и вы — не случайность. А купаемся мы тут потому, что именно здесь, на берегу, стояло капище Урслантой. Именно сюда лепсы бросали свои драгоценные приношения. Там, на дне, прямо под нами — несметные сокровища. Вы чувствуете особый запах и привкус у воды? Это привкус золота и серебра. Попробуйте нырнуть! Мне кажется, именно вам повезет, вы извлечете что-нибудь драгоценное.

Выкрутасов набрал полные легкие воды и нырнул. Вообще-то как ныряльщик он никогда не славился, у него на самой незначительной глубине сразу закладывало уши. Но тут он расстарался, донырнул до дна, довольно глубокого, похлопал ладонями там-сям, ничего не обрел и поспешил на поверхность.

— Увы, — сказал он, отдышавшись, — я тоже не тот человек!

— Да нет, не расстраивайтесь, вы тот, тот! — заутешала его Катюша. — Мы будем нырять здесь с аквалангом. Мы добудем сокровища лепсов, которые помогут нам проторить дорогу Дмитрию Михайловичу. Ах, до чего же хорошо купаться в нашем Тихом! Хорошо, правда?