Рыбья кровь
Шрифт:
– Что дальше? – спрашивали князя хорунжие.
– Через три дня возьмем Калач, и домой, – отвечал им Дарник.
– Всего три дня осталось, – весело говорили воины у костров, ничуть не сомневаясь, что так оно все и будет.
С крепостных стен калачцам хорошо было видно, как в дарникском стане возводят три осадные башни и вяжут десятки штурмовых лестниц. В посадских кузницах беспрерывно стучали молоты – липовские мастера превращали хазарские доспехи в железные листы, дабы укрыть ими осадные башни от ромейского огня. На второй день приготовлений сторожа пленных по наказу князя дали возможность убежать двум хазарским десятским, чтобы в крепости узнали о боевом духе дарникцев из первых рук. Как Дарник и ожидал, на третий день калачцы не стали дожидаться
Липовский князь хотел немного: пятьдесят тысяч дирхемов и Турус.
– У нас нет столько дирхемов, – отвечал ему главный переговорщик.
– Можно не монетами, а товарами, – пошел на уступку Дарник.
– Вы одних домов снесли больше, чем на эту сумму, – напомнили ему.
– Мы избавили Калач от большого пожара, только и всего. Или вы все-таки хотите, чтобы был пожар?
Калачцы пожара не хотели, но все же добились уменьшения дани до сорока тысяч дирхемов с выплатой серебром лишь ее половины. Пленные в цену дани не входили, за них князь желал получить выкуп по отдельности за каждого. Про Турус тоже спорили:
– Передачу крепостей и земель может решить только хазарский каган.
– Но временное пограничное решение калачский воевода может вынести сам, – сказал Дарник. – Мы подпишем передачу Туруса на два года, а что будет дальше, пусть решат следующие переговоры с каганом.
На том и уговорились. В войске подписанный договор встретили по-разному, многие считали, что князь продешевил – какой смысл в крепости, расположенной так далеко от Липова, – едва войско уйдет, хазары тотчас же ее вернут себе обратно. Иначе думал Дарник, он вместе с Бортем, которому предстояло стать воеводой Туруса, и хазарскими управляющими не поленился выехать для установления посреди дороги, ведущей от Калача к Турусу, каменных пограничных столбов.
Получив последние монеты, войско вернулось в Турус и принялось с еще большим рвением обустраивать свое новое владение.
– Здесь будет центр всей нашей земли, – говорил князь Бортю. – Строй все из камня и готовь припасы для двухтысячного войска. Торговый посад пусть разоряют сколько угодно, можешь даже его не защищать, но за крепость держись всеми когтями.
Большим подспорьем явились полсотни бревенчатых домов, вывезенных из калачского посада. Две трети из них стали основой для посада турусского. Выставленные на торжище пленные и награбленная добыча привлекли немало купцов, желавших как следует поживиться. Приведенная в порядок караульная речная служба еще больше оживила всевозможную куплю-продажу. По договору с Калачом торговой пошлиной обкладывались только суда, идущие вниз по реке, поэтому те, что направлялись вверх, лишь прямо на воде подвергались досмотру на предмет, нет ли там вооруженных воинов. Зато ладьи из русских княжеств обязательно заставляли приставать к берегу и изымали всех имеющихся на их борту рабов-словен. Если ладьи везли зерно, воск или лен, купцам предлагали продать их в Турусе. Цену предлагали чуть ниже той, которую можно было выручить в ромейском Ургане, но многие купцы, прикинув расходы на дальнейшую перевозку, охотно соглашались и, разгрузившись, спешили в обратный путь, чтобы обернуться туда-сюда лишний раз. В день приходилось досматривать до десятка всевозможных судов, и на каждом третьем обязательно находились рабы. Это были и мужчины, и женщины, и дети. Особый, назначенный князем рабский тиун тут же определял, кого отправлять в Липов, а кого можно оставить и в Турусе.
Прежний сотенный гарнизон Туруса Дарник решил заменить трехсотенным липовским, который следовало обеспечить надежным укреплением, жильем, продуктами и женами из числа пленниц. Вертевшийся, как всегда, под ногами князя Корней повадился пророчить турусской крепости мрачное будущее:
– Я бы на месте хазар сделал просто: послал стать вокруг Туруса двум-трем зимним стойбищам степняков, чтобы ни один турусец не мог выйти всю зиму из крепости. Или перехватывал гонцов из Липова в Турус и давал бы им поддельные грамоты, чтобы выманить войско из крепости
Княжеских воевод его речи ужасно раздражали. Дарник их успокаивал:
– Пускай себе языком мелет. У других князей есть шуты, которые просто кривляются, а у меня пусть будет вот такой кликуша.
На самом деле Корней зачастую озвучивал те же мысли, что были у самого Дарника, но, высказанные сопливым мальчишкой, они как бы утрачивали свой пугающий смысл и позволяли придумать им подходящее противоядие. Так, с помощью бродников Буртыма и Сеченя была подобрана целая ватага тайных гонцов, которые под видом купцов должны были пробираться из Туруса в Липов наземным путем, а ватага гребенцев под видом путников отправилась с купеческими ладьями в русские княжества рассказывать на торжищах правду про захват Туруса.
Несмотря на нестихающую летнюю жару, календарный свиток непреложно указывал, что уже наступила осень и пора двигаться на север. Отправив на ладьях двести освобожденных рабов в Малый Булгар и оставив Бортю жалованье для гарнизона и достаточный зимний запас зерна, тысячное войско снова тронулось в путь. Домой Дарник решил идти новой дорогой: вдоль Ловли и через Остёрское княжество.
Первые четыре дня пути оказались самыми трудными. Местные бродники были более воинственны, чем их южные сородичи, и могли доставить немало неприятностей любому войску. Именно это мешало стать Ловле важной торговой рекой, ведь в ее верховьях имелся еще более короткий волок на Итиль, чем через реку Калачку. Не желая ввязываться в ненужные перестрелки, Дарник заблаговременно высылал вперед переговорщиков, которые предлагали ловленцам дирхемы за проход через их земли. Лишь однажды дарникцам пришлось показать зубы, когда жители одного островного селища запросили уж чересчур непомерную плату. Конники с колесницами окружили остров с двух берегов и, сокрушив камнеметами невысокий плетень, вплавь переправились через узкие речные потоки и ворвались в селище. Убивали, впрочем, мало – князь дал строгий наказ только всех хватать и вязать. Так и двинулись дальше, уводя с собой полторы сотни жителей селища со всей их скотиной и домашней утварью.
Миновав земли ловленцев, войско подошло к остёрскому городищу Березе, откуда одна дорога вела на запад, к столице княжества, а вторая – на восток, к самому северному владению Хазарии Черному Яру, закрывающему верхний волок на Итиль. Дав воинам день отдыха, Рыбья Кровь повел их по восточной дороге. Пятнадцать верст легкого пути, и вот он, Черный Яр, на берегу удобной речной бухты в окружении овражистых гор. Сама крепость, сложенная из известковых плит, стояла на неприступной горе и хорошо прикрывала спуск к бухте, где располагался городской посад.
Про осаду Калача здесь уже знали, и приближение липовцев восприняли со всей серьезностью. Еще не закончена была разбивка походного стана, а к шатру Дарника уже трусили на упитанных лошадях черноярские переговорщики.
– Чего хочет достойный князь? – был их главный вопрос.
– Торговать на вашем торжище, – простодушно отвечал им Маланкин сын.
– Разве для торговли нужно такое большое войско? – резонно заметили ему.
– Я очень пугливый купец, и мне для охраны моего товара любого войска мало, – под смех своих приближенных признался липовский князь.
Как черноярские переговорщики ни допытывались, он твердо стоял на своем: у меня сорок повозок товаров, и мне нужно их продать. В доказательство прямо возле ворот походного стана разложил на земле те награбленные товары, которые не удалось продать на турусском торжище. Два дня пролежали они, никем не тронутые, а потом из торгового посада явились купцы, которые скупили все сорок повозок калачских товаров оптом, не торгуясь, – присутствие у городских окраин грозного войска могло обойтись гораздо дороже. Пока повозки с товаром одна за другой уезжали мимо крепости к торговой гавани и возвращались назад пустыми, все войско не уставало хохотать: