Рыбья кровь
Шрифт:
Как Дарник и предполагал, Завила не стал искать скрытной переправы на правый берег, а уже на следующий день повел свое войско на приступ левобережного укрепления, видимо, полагая, что с частью никуда не убегающего неприятеля как-нибудь да справится. Его воины, выставив вперед жерди с растянутым полотном и толкая повозки с ветками, медленно в пешем строю стали приближаться к дарникскому укреплению. Камнеметы с вышек и лучники накрывали камнями и стрелами их задние ряды, с правого берега туда же летели свои булыжники и пращницы, отсекая булгарскую конницу. Однако булгарская пехота продолжала упрямо двигаться и, достигнув засеки, стала прорубать в ней
То полное уничтожение, которое Дарник прозевал ночью, осуществилось теперь при свете дня. Все, кто был на правом берегу, вскочив на оседланных и вьючных лошадей, спешно переходили на левый берег, дабы довершить разгром неприятеля.
Рыбья Кровь мог быть доволен – булгарский медведь получил свое по заслугам. До самого вечера дарникцы приводили пленных и несли незатейливую добычу из завиловского стана. Один Журань пребывал в печали – Завила с полусотней всадников ускользнул у него буквально из-под самого носа.
– Удравший воевода гораздо полезней воеводы убитого, – успокаивал его Дарник. – Теперь над ним будут только смеяться.
Свои потери вышли еще меньше, чем ожидалось: до полусотни убитых и раненых – сказывалось возросшее умение как вожаков, так и рядовых бойников. Среди двухсот пленных набралось более трех десятков остёрцев. Их Дарник приказал держать отдельно. Захвачено было огромное количество лошадей с остёрскими клеймами и вся полотняная ограда булгарского стана, ее аккуратно сворачивали и укладывали на повозки.
На душе у Маланкиного сына было сумрачно. Ему вдруг представилось, что все обиженные им в прежних сражениях будут снова и снова собираться, чтобы наказать его, а ему вновь и вновь придется доказывать им свое превосходство. Чем такая доля лучше судьбы смерда, из года в год вынужденного сражаться с собственным участком земли, или раба, зависимого от воли хозяина? Дарник невольно вспомнил пренебрежительное отношение ромеев к своим блистательным воинам. Все правильно: разбоем проживешь лет десять, но тысячу лет не проживешь никогда. Ужасно хотелось придумать нечто такое, что прославило бы его больше военных побед, но что именно это может быть, Рыбья Кровь не мог себе даже смутно представить.
При награждении лучших воинов серебряная фалера снова обошла Меченого, ими воевода наградил десятского арсов за рейд летучего отряда и Быстряна за подготовку толочского укрепления и удар катафрактов, опрокинувший завиловскую пехоту. По левобережным лесам было рассеяно не менее трех сотен булгар, поэтому Рыбья Кровь не спешил уходить в Липов. Все войско, включая пленных, целую неделю занималось плотницкими и землекопными работами – Дарник намеревался оставить в Толоке целую сотню бойцов и хотел подготовить им подходящее зимнее пристанище.
На восьмой день в Толоку с востока прибыл
– Как нам пройти через твои земли? – спросил чуть погодя у воеводы главный караванщик.
Дарник даже вздрогнул от таких слов. Твои земли! Действительно надо было как-то с этим определяться. Каждую из купеческих повозок воевода оценил в один дирхем.
– Не слишком ли дорого? – возразил караванщик.
– Эта цена на весь год. Двенадцать месяцев вы сможете провозить помеченные повозки бесплатно.
– А если у меня не будет товара возить туда и сюда? А и хитрый же ты воевода! – воскликнул заметно повеселевший купец.
Пора было и Дарнику возвращаться в Липов. Что делать с пленными остёрцами, воевода не знал. По какой-то непонятной причине с каждым днем глухая ненависть к ним не убывала, а только возрастала. Селить их на «своей земле» он не хотел, продавать в рабство тоже, отдавать их за хороший выкуп означало бы, что и впредь все кому не лень будут нанимать против него, Дарника, своего брата словенца. Призвав на помощь безотказного Лисича с двумя булгарскими лекарями, воевода приказал увести остёрцев под охраной арсов подальше в левобережные леса и там каждому из них отрубить кисть правой руки так, чтобы они не истекли кровью и остались живы. Затем погрузить на телеги и в сопровождении возниц-толочцев отправить в Остёр.
Узнав о таком наказании, войско невольно вздрогнуло, а пленные булгары пришли в животный ужас, недоумевали даже привычные к воеводским выходкам сотские.
– Лучше бы мы их в Хазарию в рабство продали, – высказал общее мнение Быстрян.
– Словенцев мы никогда продавать не будем, – был краток воевода.
– Неужели так лучше?
– Лучше. – Дарник не собирался никому ничего объяснять.
10
Отстроив более-менее толочскую крепость, подлечив раненых и приведя в порядок свой внешний вид, липовское войско готовилось к возвращению домой. В последний день воеводу порядком удивил Борть, который должен был оставаться в Толоке, – под совершенно нелепым предлогом он просился на пару дней заехать в Липов. Хочет покрасоваться своей серебряной фалерой, понял Дарник и приказал всем другим фалерникам-бортичам тоже собираться в путь. На очередном совете вожаков Меченый вдруг пошутил, что готов все четыре свои медные фалеры отдать за одну серебряную. Воевода был совсем не против этого. В войске нашлось еще три носителя четырех медных фалер, они тоже не прочь были поменять медь на серебро.
– Нет уж, носите, что получили, – сказал им воевода.
– А когда тебе будем вручать золотую фалеру? – не преминул позубоскалить Журань, он ревнивее всех относился к любым наградам.
– Я беру только отрубленными руками, – мрачно пошутил Дарник.
Гонец из Липова привез ему грамоту от Фемела, в которой вскользь говорилось, что Ульна сошлась с одним из липовских бойников, и чтобы воевода заранее решил, как с ней поступить. Это известие неожиданно ошеломило Дарника. Он предполагал, что жена будет расстроена, когда узнает, что он взял в поход с собой Саженку, но чтобы так?.. Еще Фемел писал о пятерых преступниках, которые сидят в липовских погребах, и староста Карнаш не решается судить их в отсутствие воеводы. Теперь, после новых военных побед, ему никак уже не отвертеться и от этого.