Рыбья кровь
Шрифт:
Дарник словно восполнял свое бездействие у стен Казгара: закинув уздечку своего коня за переднюю луку седла, с двух рук разил мечом и клевцом всех, кто попадался на пути. Необязательно смертельным ударом, а и по ноге, и в обводку щита, и по лошадиной морде, и по конскому крупу – каждое его движение убивало, ранило, опрокидывало. И вдруг все кончилось – перед ним открылась пустая площадка, усеянная поверженными телами.
– Они уходят! – закричал неизвестно откуда появившийся Селезень.
– Кто уходит? – не понял воевода.
– Их конники уходят! – радостно махнул в сторону поля оруженосец.
Маланкин сын окинул взглядом пространство сарнакского стана. Вошедшие в раж дарникцы крестили мечами
– Пленных брать! Пленных! Всем скажи!
Дарник остановил двух-трех арсов, и те поскакали передавать дальше распоряжение воеводы.
Сам он с несколькими телохранителями выбрался через брешь обратно на поле. Действительно, сарнакские всадники уже уходили за кромку поля. К Дарнику подъехал Меченый.
– Мы, кажется, подстрелили их предводителя, – сообщил он, указывая на удаляющееся знамя сарнакцев. – Орехи кончились, и я приказал стрелять яблоками. В это их знамя как раз и угодили.
– Труби сбор! – приказал воевода трубачу.
Слабый звук одинокой трубы сквозь шум продолжающейся борьбы могли услышать только очень чуткие уши.
– У нас скоро на каждого бойника по отдельной повозке будет, – усмехаясь, проговорил Меченый, кивая на сарнакское добро. О том же думал и Дарник: как бы добычи не оказалось слишком много.
Гонец от Лисича сообщил, что они нашли для переправы повозок более удобное место. Всех, кто по сигналу собирался к воеводскому знамени, Рыбья Кровь тут же отправлял для охраны переправы. Но его опасения были напрасны. Не привыкшие к серьезной дисциплине степняки пребывали от своего поражения в слишком сильном унынии, чтобы думать о каких-то дополнительных укусах.
Лишь когда к сарнакскому стану прибыли последние повозки и сундуки, воевода посчитал битву с сарнаками законченной. Победа обошлась дарникцам в шестьдесят человек убитыми и почти в сто раненых. Зато пленных набралось больше двухсот человек, из них треть составляли молодые женщины. На сарнакских детей и стариков уже и внимания не обращали, они потерянно бродили по всему стану, разыскивая убитых и раненых родичей. Никаких особых ценностей, кроме бесчисленных шатров и медных котлов, победителям обнаружить не удалось. Что-то похожее на роскошь находилось только в вышитом шатре сарнакского хана. Широкое ложе, застеленное коврами, и три сундука с одеждой, украшениями и серебряной утварью.
Дарник обошел весь стан, все осматривая и стараясь вникнуть в настроение воинов. Несмотря на большие потери, бойники находились в радостном возбуждении. Блестящего легкого успеха не получилось, зато удалось разбить многочисленного, хитрого и смелого неприятеля, познать плечо боевого товарища и правильность боевой выучки. Кто-то подвергся большей опасности, кто-то меньшей, но никто уже не делился на отважных и отсидевшихся в стороне. Конники больше не заносились перед пешцами, понимая, что именно те выиграли все сражение. Даже обозным возницам нашлось чем похвастать. Хорошее боевое крещение прошли и булгарские гриди, ни в чем не уступив бывалым липовцам. Со смехом вспоминали, как строй «черепахой» не только сохранил почти всех целыми и невредимыми, но и до смерти напугал не привыкшего к такому неприятеля. Не дожидаясь команды, выбирали лучшего бойца в каждой ватаге и лучшего рядового воина всего сражения.
Отозвав Меченого и Бортя в сторонку, Рыбья Кровь объяснил им, что они оба достойны серебряной фалеры, но чтобы ценность награды не уменьшалась, он намерен вручить ее одному Бортю. Тростенцы не возражали, наоборот, были польщены, что воевода счел нужным обсудить это с ними.
Хотя сарнаки еще могли собраться с силами для повторного сражения, всерьез к этому никто из сотских и вожаков не относился. И когда примчался дозорный с известием о сарнакских переговорщиках, все восприняли это как должное.
В качестве переговорщика выступал младший брат сарнакского хана Алой. Высокий, широкоплечий, статный, он выглядел весьма воинственным и бывалым воином. Но Дарник уже успел хорошо усвоить, что великолепный воин не всегда самый лучший военачальник, а уж тем более переговорщик. После первых приветствий он выразил Алою, который хорошо говорил по-словенски, соболезнование по случаю смерти его старшего брата. Это было еще только предположением, что главный хан мертв, но, сказав так, липовский воевода попал в точку. По учтивому поклону Алоя стало ясно, что так оно и есть. Тогда Дарник сделал еще один ложный ход: обвинил умершего хана в нарушении союзного договора о нападении на Казгар. Разумеется, Алой ни сном, ни духом не ведал ни о чем подобном и даже утверждал, что, если бы было так, он наверняка бы знал об этом. Но Рыбья Кровь говорил с такой убежденностью, что ввел в заблуждение и Быстряна, и спутников Алоя. А раз нет доказательств «невиновности», то почему бы не потребовать отступную виру в пять тысяч дирхемов за «вероломство»? Сарнаки были совершенно обескуражены – после такого кровопролития с них еще требуют восполнения какого-то непонятного ущерба. Один из спутников молодого хана предложил решить спор судебным поединком лучших воинов. Дарник легко согласился – лишь бы побыстрей замести следы своей лжи.
Сначала он сам хотел участвовать в поединке. Однако сотские категорически воспротивились этому, говоря, что его проигрыш может погубить все войско, мол, посмотри, как смерть хана сломила боевой дух сарнакского полчища, а нам тем более отсюда будет потом не выбраться. Более приятных слов нельзя было и придумать, и Рыбья Кровь милостиво уступил требованию сотских.
Весть о судебном поединке мгновенно облетела оба войска. Ради этого ни дарникцы, ни сарнаки не поленились вновь построить свои боевые порядки друг против друга. Два поединщика: ловкий, почти квадратный сарнак и худой жилистый арс не спеша выехали навстречу друг другу. Шеи и крупы лошадей закрывали толстые кожаные попоны, чтобы предохранить от случайных ранений. Зато торсы и головы воинов были обнажены – ранения людей представляли лакомое зрелище. По сигналу трубы всадники во весь опор понеслись друг на друга. Рубка получилась что надо. Долго никто не мог проявить свое превосходство, наконец сарнак, когда арс слишком выставил свой щит вперед, поднырнув, ловким движением снизу вонзил меч ему в бок. Сарнаки взвыли от восторга. Ранение арса получилось не смертельным, но очень тяжелым.
Как ни странно, этот проигрыш наилучшим образом сказался на дальнейших переговорах. Отыграв несуществующую виру, Алой податливей пошел на другие условия. Дарник, казалось, излучал само великодушие, отдав раненых без всякой оплаты и соглашаясь брать выкуп за пленных и серебром, и зерном, и конями, и телячьими шкурами, но всякий раз оказывалось, что в нужном количестве ничего этого у сарнаков не набиралось. Много спорили о пленницах, женах и дочерях, принадлежащих вождям и старейшинам. Дарник согласен был менять их лишь на молодых воинов, с условием, что, как только выкуп в Липов будет доставлен, он тотчас же отпустит женщин домой. Ему крайне нужны были заложники, дабы благополучно убраться с сарнакской земли.
– Сначала булгары, теперь сарнаки. А ты не боишься, что все эти инородцы научатся у тебя чему не следует? – пробовал остеречь воеводу Быстрян.
– Чем наше войско будет разноплеменней, тем лучше, – отвечал ему Дарник.
– Да чем же это лучше?
– Я второй раз родился, когда ушел из Бежети, а третий раз родился, когда перезимовал в Липове. Ты ведь тоже не бежишь в Корояк рассказывать мои секреты. Не волнуйся, через год они будут нашей самой надежной опорой.