Рыбья кровь

Таганов Евгений

Навстречу Дарнику уже шли Борть с Быстряном, оба целы и невредимы, хоть и сильно забрызганы чужой кровью.

– Идем, посмотрим, – позвал командира, сияя своим круглым лицом, Борть.

Двухъярусный воеводский дом посреди крепости был наполовину каменный, наполовину деревянный. Узкая деревянная лестница с резными перилами вела на верхний ярус. Там, в большой нарядной светлице с маленькими стеклянными окошками, толпились катафракты. Посторонившись, они пропустили Дарника с полусотскими в комнату, служившую сокровищницей. Вдоль стен тянулись ряды полок с золотыми и серебряными блюдами и кубками, под ними стояли два сундука. Отдельно висели меха и украшенное золотом

и драгоценными камнями оружие. В каждом из сундуков было по нескольку отделений, чтобы дирхемы не мешались с солидами, а денарии с мелиасариями. Имелись и серебряные и золотые слитки и множество женских украшений.

– Пленный сказал, что здесь собраны торговые пошлины за год, их должны были с крепостной сменой отправить в Булгар, – объяснил Быстрян.

– Сколько здесь? – спросил Дарник.

– Я думаю, тысяч на сорок – пятьдесят дирхемов.

Поручив Бортю с его лучниками переносить содержимое кладовой в стан, а Селезню с Терехом собирать свитки, воск и восковые свечи, Дарник с Быстряном продолжили осматривать крепость. У береговой стены имелась малоприметная дверь, ведущая прямо к воде, а на самой стене висело несколько веревок, перекинутых наружу. Стало понятно, почему сопротивление гарнизона было столь слабым. Около сотни булгар предпочли броситься к реке, и теперь три их ладьи усиленно гребли вверх по течению. Еще пять боевых судов были оставлены невредимыми на берегу.

– Хоть ты в погоню плыви! – смеялся Быстрян.

– А может, вниз, хазар потрепать? – поинтересовался Рыбья Кровь, отправив целую ватагу охранять ладьи.

– Ну ты вообще всех побить за один раз хочешь! Нам бы с этой добычей как-то расхлебаться. Теперь мы из-за нее у всех бельмом на глазу.

Похоже, главный полусотский был прав. Помимо сокровищницы в крепости нашлось немало и других ценностей. Дорогие ткани и одежда, меха и посуда, ковры и стекло, выделанные кожи и изящные домашние вещицы, сотни булгарских мечей и доспехов, целый склад железной руды, меди, олова и свинца. Теперь все это с большим трудом перетаскивалось в стан.

Собрав полусотских и вожаков, Дарник объяснил, что слишком большой груз лишит их войско подвижности и боеспособности:

– К тридцати двум своим повозкам мы можем добавить еще пять, не больше, поэтому думайте, прежде чем все жадно тащить.

– А трофейных лошадей возьмем? – спросил Журань.

– Лошадей возьмем, – неосмотрительно разрешил Дарник, и наутро несколько десятков булгарских коней превратились в коней вьючных.

Со своей любовью к точным цифрам воевода следом за своими убитыми приказал собрать всех убитых булгар и уложить рядами посреди крепости. Всего их набралось почти две сотни. Увидев кровавое месиво из рубленой человеческой плоти, зашлась в истерике Саженка, да и сами липовцы, остыв от кровожадности, выглядели подавленными и удрученными. И все это из-за каких-то восьми тысяч дирхемов, со стыдом думал Рыбья Кровь. С наступлением темноты он приказал половину трупов булгар утопить в реке, пусть казгарцы считают, что всем им удалось спастись на ладьях.

В стане воеводу ждала добрая сотня пленных, многие из которых были ранены, с ними тоже предстояло что-то решать. Быстрян заметил, что, возможно, в посаде и в гостиных дворах найдутся булгары, которые захотят выкупить на свободу соплеменников. Дарник с готовностью согласился на это.

Среди пленных оказалось два лекаря, которые, не обращая никакого внимания на липовцев и вооружившись ножами, мазями и бинтами, принялись извлекать наконечники стрел и сулиц из раненых, не делая различия, кто перед ними: словенец или булгар. Потом дошла

очередь и до тяжелораненых. Превратив одну из телег в операционный стол, они резали, промывали и сшивали. Привлеченный криками липовца с разрубленным коленом, Дарник пошел взглянуть, что там происходит. Дав раненому болезаглушающее снадобье и перетянув ему выше раны бедро, лекари особой пилой допилили поврежденную кость и затем зашили культю. По их поведению Дарник понял, что они довольны своей работой и не сомневаются, что раненый останется жить. Радовались и товарищи раненого. Один воевода был в недоумении: зачем возвращать человека к искалеченной жизни, не лучше ли дать ему спокойно умереть?

Поняв, что дальнейшего грабежа не будет, к стану дарникцев потянулся ручеек самых рисковых гостей. Сначала явились хозяева гостиных дворов с подарками и просьбами не разорять их, следом пожаловали купцы, постояльцы этих дворов – выяснить, что будет с их имуществом. Дарник заверил всех явившихся, что воюет только с воинами, и раздал несколько медных знаков, разрешающих им первый год торговать в Липове беспошлинно. Узнав, что среди товара есть предназначенные на продажу рабы, воевода вместе с купцами отправился взглянуть на них. У городской деревянной пристани, отдельно от боевых судов булгар, стояло полтора десятка ладей. На многие срочно грузили с торга товары и готовились к отплытию. Две ладьи прямо на глазах воеводы отошли от причала, и гребцы усердно работали веслами, выбираясь на середину реки.

На берегу у пристани тут и там сидели кучки рабов. На некоторых были надеты колодки, другие же вообще никем и никак не охранялись. Были здесь и женщины, и дети. При виде вооруженных арсов они испуганно поднимались на ноги. Тщедушные тела, некрасивые лица, тусклые взгляды.

– Сколько здесь словенцев? – спросил воевода у одного из хозяев рабов.

– Примерно половина, – ответил тот.

Половина – это человек сорок, быстро прикинул Дарник.

– Даю за них две булгарские ладьи.

Обмен был явно невыгоден и по цене, и по возможным последствиям такого торга. Хозяева рабов молчали.

– А третью ладью у меня купят и вам отдадут другие купцы, – придумал Маланкин сын, вызывающе глянув на стоявшего поблизости торговца пряностями.

– Конечно, конечно, – с готовностью ответил торговец.

Здесь же, на пристани, Дарник сторговал и оставшиеся булгарские ладьи. Полторы тысячи дирхемов были совсем не лишними для войсковой казны.

В стане у воеводского сундука воеводу поджидали полусотские, чтобы решить, что делать дальше.

– Мои поймали одного посадского, он говорит, что мастеровые вооружили целую сотню своих людей и еще у них есть сто булгарских гридей с оружием, их они не отпускают уплывать на судах, – сообщил Журань, чувствовавший себя главным героем сражения.

– Мы сделали только половину дела, давай сделаем все, – поддержал его не менее воинственно настроенный Борть.

– Наверняка все они сидят и дрожат от страха, – усмехнулся Меченый. – Им деваться все равно некуда. Спорю, утром они пришлют переговорщиков.

– А ты что скажешь? – обратился Дарник к Быстряну.

– Казгар – лакомый кусочек. Но он весь на виду и слишком далеко от Липова. Покоя нам здесь не будет, – ответил тот.

Тут только до остальных дошло, что Дарник не прочь здесь вообще остаться.

– А что, приготовим себе за лето достаточно припасов и зиму спокойно пересидим, – первым откликнулся Меченый. – Сто бойников, двадцать камнеметов, и я отобьюсь здесь от кого угодно.

– Места для всех хватит, я уже смотрел, – высказался и обычно молчаливый Лисич.