Рыбья кровь
Шрифт:
Позже место поединщиков на ристалище заняли мелкие торговцы, хотели, как водится, скупить за бесценок у победителей часть добычи. Дарник сильно разочаровал их, объявив, что дележ добычи будет только в Липове, и разрешил лишь одному Лисичу продать за должную цену часть самого тяжелого имущества.
На следующее утро снова были устроены боевые игры, только теперь воины соперничали не в единоборствах, а в стрельбе и метаниях, скачках и преодолении выставленных рядами боевых повозок. Посмотреть на новое зрелище совсем уже безбоязненно сбежался едва ли не весь казгарский посад. В этих состязаниях мастеров среди пленных оказалось еще больше, чем в поединках. Их количество в стане липовцев таяло на глазах.
По
Фемел был прав, когда утверждал, что понятие родины в словенской земле еще не существует, не существовало оно также ни в Булгарии, ни в Хазарии. Отрываясь от родительского очага, любой бойник отрывался и от всего остального. Служить племенному вождю почти всегда означало быть против собственного рода, поэтому молодые воины старались попасть на службу как можно дальше от своего селища. Если платили хорошо и служба была не в тягость, то многие на чужбине так и оседали, обзаводясь домом и семьей. Но немало находилось и таких, кто страстно хотел воинских побед и большой добычи. Поэтому побежденные нередко вливались в войско победителя, и никому это не казалось недопустимым или предательским поступком.
Слова Дарника пали на благодатную почву, у всех, кто их слышал, было достаточно времени, чтобы как следует приглядеться и к липовскому воеводе, и к его бойникам и хорошо все обдумать. На следующее утро к воротам стана явилось полторы сотни булгарских гридей и молодых казгарцев, желающих присоединиться к победному воинству.
Делая смотр новичкам, Дарник отказал лишь самым неказистым, все остальные получили рубахи младших липовских напарников. Придумал он и как поступить с оставшейся полусотней пленных, всех их под хохот всего войска заставили проползти под брюхом десяти катафракских коней. От позора был избавлен лишь тяжелораненый воевода крепости, его освободили с условием, чтобы щит Дарника всегда висел над центральными воротами крепости. Оба булгарских лекаря тоже были оставлены при войске, Дарник посулил им высокую плату и даже выделил солидный задаток.
К тридцати двум походным повозкам липовцев прибавилось все же не пять, а десять дополнительных повозок, и все вместе они тронулись в путь, тяжело нагруженные награбленным добром, провизией, оружием и ранеными.
– Куда? – спросил Журань, подъезжая на своем кауром жеребце, когда головная повозка первой отделилась от станового кольца.
– Туда, – указал Рыбья Кровь не западное, а северное направление.
Когда головная повозка выехала на северную дорогу, к воеводе стали подъезжать другие полусотские с одним вопросом: почему туда?
– Вы же хотели наказать наших струсивших союзников, вот и накажем, – объяснил Дарник. – Это сарнаки, их и накажем.
8
Когда в качестве возниц определили всех рабов-мужчин, в распоряжении Дарника оказалась целая боевая хоругвь с пятью полностью набранными сотнями. Кряхтели лишь полусотские, теперь уже просто сотские, теряясь от количества пополнения. Особенно трудно приходилось Бортю, ведь под его началом собралось двести пятьдесят пешцев, некоторых из них он не мог запомнить не только по именам, но и в лицо. Сравнительно меньше забот было у Меченого. В Казгаре он раздобыл десяток двуколок, все они, естественно, были без камнеметов, представляли просто площадку для двух лучников с огромным количеством сулиц и стрел. Пополнение катафрактов не имело не только конских доспехов, но и себя прикрывало железом едва-едва. Зато полностью довольными оказались прежние возницы – их перевели в щитники
Первые три дня двигались лишь до полудня, остальное время занимаясь строевыми упражнениями и подгонкой вооружения: изготавливали большие щиты для пешцев и дополнительные запасы пик, стрел и сулиц. Неосмотрительное обещание Дарника казгарцам постоянной службы привело к заметному брожению среди липовцев – выходило, что те уже гриди, а они лишь бойники, а если гриди они все, то не уравняют ли их в оплате с теми, кто еще себя ни в чем не проявил. Узнав об этом, воевода через вожаков объявил, что все ратники станут гридями лишь к осени, если не разбредутся по домам, а останутся с ним на зимовку, а в оплате ничьи заслуги не останутся забытыми. Также пообещал, что первый месяц старшие напарники за проступки казгарцев не отвечают.
Больше всего Дарника удивляло, что почти никого не заботил сам их новый поход. Не обсуждали его даже сотские, видимо, уже привыкнув, что воевода всегда сам знает, что делает. Беспокоился только Быстрян:
– Ты хоть знаешь, сколько их, этих сарнаков? Кто они и как воюют?
– Мы идем их не считать, а побеждать. Если вы выполните все, что я вам скажу, никто не сможет нас победить, – самоуверенно отвечал юный военачальник.
На четвертый день старая казгарская дорога оборвалась возле сожженного селения на берегу маленькой речушки. Как следует отдохнув, войско перешло речушку вброд и оказалось в земле сарнаков. Лесных массивов здесь было значительно больше, чем у Казгара, а обилие ручьев и речек превращало луга в обильное высокотравье. Сарнаки считались полустепняками, летом вели со своими стадами кочевую жизнь, а зиму проводили в селищах с теплыми деревянными избами. Их присутствие выдавали изредка попадавшиеся большие круглые стога свежезаготовленного сена, огороженные от оленей завалом из молодых деревьев.
Самих стад и селищ почему-то долго не попадалось. Загадку разгадал Быстрян, определив, что селища должны находиться как можно дальше от Итиля, чтобы лихие люди с ладей не могли захватить их врасплох. Свернув на северо-запад, войско двинулось по бездорожью, огибая лесные урочища. Кажется, невелика разница между плохой дорожной колеей и заросшим лугом, однако движение походной колонны заметно замедлилось.
Парные дозоры Жураня ехали впереди широким в полверсты веером, прочесывая и лесные островки. В одном из лесков они вспугнули группу детей, собиравших землянику. После короткой погони удалось поймать двух десятилетних девочек. Среди булгарских гридей нашелся толмач, говорящий по-сарнакски. Девочки сначала дичились, ничего не говорили, лишь когда их отвели к детской повозке к полудюжине сверстников, они слегка успокоились и согласились показать дорогу к своему селищу.
Селище сарнаков представляло собой десяток восьмиугольных бревенчатых домов с островерхими крышами, напоминающими кочевые юрты, и огороженных снаружи весьма условным жердяным забором, способным удерживать овец, коров и лошадей, но вовсе не людей. Дети, прибежавшие из леска, успели поднять тревогу, и в разные стороны от селища уже мчались гонцы-подростки. Несколько стариков и женщин с луками и охотничьими рогатинами в руках – вот и все его защитники.
Дарник был в затруднении: что делать с такой вызывающей беззащитностью?
– Найди человека, который проведет нас к их главной ставке. Только никого не трогай, – сказал он Жураню.
Тот с десятком всадников и толмачом поскакал к селищу. Чуть погодя оттуда послышались женские крики и звон оружия. Воевода сделал знак, и к селищу помчался еще один десяток жураньцев. Вскоре из селища прибыл гонец.
– Там сумасшедшая баба одного нашего убила, – сообщил он. – Журань вяжет их. Не знает, что дальше.
Рыбья Кровь почувствовал сильное раздражение – еще и людей здесь терять.