Рыцарь курятника
Шрифт:
– Говорите, – сказал король.
– Г осударь, 31 января, то есть три недели назад, в продолжение двадцати четырех часов в Париже случились четыре происшествия, в равной мере странные и важные. Первое – похищение и попытка убийства Сабины Доже. Самая глубокая и непроницаемая тайна окружает это дело. Кто похитил и ранил эту девушку? Зачем ее похитили и ранили? Печально признавать, что правосудие положительно не знает, кто убийца и какая причина руководила им. Правосудие подозревает, предполагает, но утверждать не может ничего. Второе происшествие, случившееся в ту же ночь, с 30 на 31 января, – пожар отеля Шаролэ. Тут сомневаться уже не приходится: отель поджег Рыцарь Курятника, предварительно ограбив его. Его письмо, письмо остроумное и дерзкое, которое вы читали, государь, не оставляет у нас сомнений.
– О! Если бы Рыцарь Курятника нападал только на графа де Шаролэ, – сказал Людовик XV, – я предоставил бы им самим бороться и не занимался бы ни тем ни другим.
– К несчастью, государь, Рыцарь занимается не одним графом. 31 января – ваше величество, вероятно, это помните, – я узнал, что агент Польши, посланный к его высочеству принцу Конти, должен был приехать инкогнито в Париж ночью через Венсенскую заставу. Я говорю об этом при монсеньоре Мирнуа, – продолжал д'Аржансон, переменив тон, – потому что знаю его неизменную преданность королю, ведь это самый достойный и самый праведный из наших епископов, и я могу без опасения доверить ему самые важные тайны.
– Я согласен с вами, месье д'Аржансон, – благородно сказал король.
Епископ поблагодарил короля склонив голову.
– Итак, – продолжал д'Аржансон, – получив это известие, как министр иностранных дел, я должен был принять меры. Я поручил месье Фейдо де Марвилю арестовать этого польского агента, чтобы он не мог ни с кем связаться. Вашему величеству известно, что случилось. В карете арестовали мужчину, а вышла женщина. На другой день польский посланник приехал ко мне требовать немедленного освобождения его соотечественницы, которая, как он утверждает, является графиней Потоцка. В карете ничего не могли найти такого, что дало бы подать повод к обвинению. Мужская одежда исчезла, и нам оставалось заключить, что или графиня одарена необыкновенной ловкостью и имела в своем распоряжении исключительные средства к обману, или что Марсиаль, бригадир объездной команды, был изменником. Прошлая жизнь Марсиаля не дает повода усомниться в нем; однако надо было принять меры предосторожности, и теперь он заключен в крепость. Графиня с тех пор осталась в Париже и вращается в высшем обществе. Ничто не подтвердило политического обвинения, предметом которого она была, потому что, по полученному мной донесению, польский агент ехал в Париж с уполномочием звать на польский престол принца Конти, что было бы очень важно. Повторяю, ничто не подтвердило этого обвинения, когда вчера я вдруг получил записку с теми же условиями, что и в той, какую я получал прежде и в которой меня уведомляли о приезде в Париж польского агента. Записку я нашел на моем бюро, войдя утром в кабинет; никто из моих людей не мог сказать, кто принес записку, будто она упала с потолка или вылетела из трубы. Я распечатал эту записку, как и первую. Почерк был тот же, только первая была безымянная, а вторая подписана…
– Подписана! Кем? – спросил король.
– Рыцарем Курятника.
– Рыцарем? – с удивлением повторил король.
– Да, государь.
– Где же эта записка?
– Вот она.
Маркиз подал королю сложенную бумагу, которую вынул из кармана.
Людовик XV развернул ее и пробежал глазами сжатые строчки, потом, обернувшись к епископу де Мирнуа, прочел вслух:
«Маркизу д'Аржансону, министру иностранных дел.
Монсеньор!
Когда я писал в последний раз, чтобы вы предприняли предосторожности относительно польского агента, я полагался на смышленость французской полиции.
Я был прав… с точки зрения тех, которые хотели обмануть эту полицию, потому что она не заметила ничего.
Мнимая польская графиня уехала сегодня утром под именем австрийского агента Богенгейма.
Для того чтобы убедить вас в справедливости моих предостережений, вот вам доказательства: почтовый экипаж, в котором он въехал в Париж и который был арестован Марсиалем и обыскан им, остался в гостинице, где жила мнимая графиня Потоцка. Пошлите за этим экипажем. Когда его привезут во двор вашего отеля, приподнимите переднюю скамейку, надавите пальцем на медную пуговицу, поддерживающую подушку, и сразу почувствуете, что эта пуговица будет опускаться. Тогда поверните ее слева направо, потом опять надавите, пуговица откроется, и вы увидите отверстие трубочки. Подуйте в это отверстие, и в скамейке тотчас же откроется отдушина и обнаружит отверстие квадратное, довольно большое и разде-
ленное на две части. Это отверстие ведет в другое, которое сообщается с осью передних и задних колес с помощью другой трубочки такой же величины, проведенной в рессорах и внешне невидимой. В оси передних колес содержится механизм, приводимый в действие движением экипажа, который способен изрубить и истолочь самое тяжелое и самое ковкое тело.
Вложите в отверстие большой кусок сукна, какую-нибудь одежду словом, что угодно, и приведите в движение карету: одежда или сукно исчезнут и через несколько минут упадут мельчайшей корпией под колеса и разлетятся по ветру. В нижнюю часть положите сверток или какую-нибудь вещь, которая могла бы войти в отверстие трубочки, поверните пуговку справа налево: сверток исчезнет и попадет в двойное дно кареты. Поверните наоборот, слева направо, – и сверток немедленно выскочит наружу.
Проделав этот несложный опыт, вы легко поймете, монсеньор, каким образом мужчина, арестованный Марсиалем, мог уничтожить мужскую одежду и переодеться в женское платье и каким образом секретные бумаги могли избежать ваших рук.
Теперь, господин министр, когда обстоятельства, счастливые для меня, свели меня с вашим превосходительством, я надеюсь, вы поймете и оцените услуги, какие я могу вам оказать. Я надеюсь еще, что вы захотите вспомнить обо мне и не забудете меня при «некоторых» обстоятельствах. Я подчеркиваю «некоторых», и вы скоро поймете почему.
Я узнал, что бригадир Марсиаль, обвиненный в измене, заперт в крепости. Невиновность этого честного солдата легко доказать механизмом кареты, и я не сомневаюсь, что его немедленно выпустят на свободу.
Кстати, он несколько раз преследовал меня, и чрезвычайно толково. Если он меня не поймал, это не его вина. Надеюсь, это признание будет для него полезным.
Мое последнее письмо было безымянным. Это – я подписываю, прося вас, монсеньор, принять выражение неизменной преданности и глубокого уважения от вашего нижайшего и покорнейшего слуги
Рыцаря Курятника.
Париж, 26 февраля 1745 г.».
Внизу письма была приписка:
«Что же касается моего адреса, то я полагаю, что Фейдо де Марвиль, начальник полиции, будет в состоянии сообщить его вам, как только я дам возможность одному из его разумных агентов получить двести луидоров, обещанных в награду за мою поимку».
Король бросил письмо на стол.
– Этот негодяй остроумен и дерзок, – сказал он. – Можно подумать, что он был пажом. Месье д'Аржансон, нам остается только одно: захватить этого Рыцаря и послать его нашему знаменитому кузену и союзнику, королю прусскому: Фридрих любит философов и умных людей, а этот представил все доказательства и философии, и ума. Что вы сделали после получения этого письма? – спросил король, переменив тон.
– Я велел привести почтовый экипаж, государь, – отвечал министр, – сам его осмотрел и удостоверился, что сведения, сообщенные мне, были необыкновенно точны.
– А графиня Потоцка?
Начальник полиции подошел с пачкой бумаг в руках.
– Государь, – сказал он, – вот донесения десяти агентов; ни одно из этих донесений не противоречит другим.
– Что же говорится в этих донесениях?
– Графиня Потоцка выехала из Парижа вчера в десять часов утра, она села в «берлин», запряженный парой лошадей, с кучером и лакеем без ливреи на козлах; «берлин» выехал из Парижа через Тампльские ворота. В полдень был в Ноази, а в час въехал в лес Бонди. С этого времени, государь, следы были потеряны.