Рыцарь курятника
Шрифт:
Карета, запряженная двумя прекрасными першеронами, с кучером в ливрее и в напудренном парике, выехав с улицы Фромандо, повернула на улицу Сент-Оноре и остановилась у здания Оперы.
Лакей соскочил, отворил дверцу, опустил подножку и посторонился. Показались маленькая ножка, хорошенькая головка, и грациозная женщина, очень кокетливо одетая, промелькнув, как быстрая тень, впорхнула в вестибюль Оперы, предназначенный для артистов. Молодая особа прекрасно знала расположение уборных и, по всей вероятности, принадлежала к составу артистов Оперы. Налево была комната швейцара. Увидев молодую женщину, швейцар низко поклонился.
– Для меня ничего нет? – спросила хорошенькая дама.
– Ничего, – был ответ.
Она поспешно прошла в коридор, в глубине которого вверх вела лестница, слабо освещенная тусклым фонарем.
Женщина проворно взбежала по ступеням, отворила дверь, но на пороге споткнулась.
– Право, здесь так темно, что можно сломать себе шею, – сказала она.
– Шею – это полбеды, – раздался в ответ веселый мужской голос, – хуже, если ногу. Шея нужна только певицам, а что станет делать сломавшая ногу танцовщица?
– Я опоздала, Дюпре?
– Как всегда, дорогая Комарго.
– Меня ждут, чтобы начать?
– Да. Все уже на сцене.
– И Салле?
– Она только что приехала и сейчас в своей уборной.
– Я иду в свою и тотчас буду на сцене.
– Я могу начинать?
– Да-да! Я вас не задержу.
Комарго исчезла в коридоре. Дюпре пошел на сцену.
Бывший танцор, пользовавшийся большой славой, стал балетмейстером, капельмейстером и танцмейстером королевской академии. Он был учителем Комарго.
Дюпре взял свою маленькую скрипку, лежавшую на обитой бархатом скамейке, и вышел на сцену. Сцена была освещена не лучше коридоров. Зала была погружена в глубокий мрак. Сальные свечи (восковые горели только вечером) в железных подсвечниках, прикрепленных к деревянным балкам, бросали на сцену красноватый отсвет. Восемь музыкантов сидели в оркестре. По сцене расха-живали три молодые женщины в костюмах, предназна-чавшихся специально для репетиции: в шелковых панталонах, в юбках и корсажах из белого пике. Это были Аллар, Софи, Лемуан. Впереди сцены мужчина отрабатывал пируэты. То был Новерр, знаменитый танцор, ученик Дюпре, дебюты которого в 1743 году в Фонтенбло имели огромный успех. Он первый осмелился танцевать с открытым лицом, тогда как раньше танцоры надевали маски. Справа – второй танцор, Гардель, также проделывал разные па. Другие танцоры и балерины находились в глубине сцены.
– Начнем, – сказал Дюпре, выходя на сцену. – Прошу всех занять свои места.
Визит Рыцаря
– Ну, Аллар, пока не придут Комарго и Салле, повторите это па.
– Отсюда начать, месье Дюпре?
– Да, моя красавица.
Дюпре отошел немного влево, к авансцене.
Аллар, прелестная восемнадцатилетняя девушка с белокурыми волосами, голубыми глазами, гибким станом, с удивительно стройными ногами, стала в третью позицию.
– Пятую! – продолжал Дюпре. – Скрестите ноги… Чтобы носок левой ноги плотно касался пятки правой ноги… Недурно, недурно!.. Опустите руки… Так!.. Наклоните голову вправо… пусть ваша поза будет естественной…
Аллар повиновалась. В этой позе она казалась нимфой, готовой улететь. Дюпре рассматривал ее, как тонкий знаток, и сделал одобрительный знак головой. Затем он взял в руки свою скрипку и сыграл на ней мелодию танца.
– Хорошо, хорошо, – говорил он, смотря, как Аллар танцует, – очень хорошо!.. Наклонитесь теперь медленно, как бы для того, чтобы поднять что-нибудь с пола… постарайтесь это проделать, не сгибая ноги… еще… еще…
Вдруг он сильно ударил по скрипке и закричал:
– Да не так!.. Три раза вы начинаете одно и то же и все нисколько не лучше…
– Месье Дюпре, я делаю все, что вы мне приказали, – со слезами на глазах сказала Аллар.
– Да нет же!..
За кулисами послышался свежий женский голос, напевавший модный куплет.
– А! Это Салле, – сказал Новерр и, сделав пируэт, закончил его низким поклоном.
Салле, в костюме танцовщицы, вышла на сцену.
– Где же Комарго? – спросила она, осматриваясь вокруг.
– Вот она, – отвечал Дюпре, указывая на белую тень в глубине сцены.
Первыми словами Комарго были: «Где Салле?» Первыми словами Салле были: «Где Комарго?» Эти два вопроса как нельзя лучше обрисовывают положение дел.
Взаимно восхищаясь своей одаренностью, Комарго и Салле не могли не чувствовать одна к другой самой сильной зависти. У каждой были свои успехи, свои поклонники, свои особенные характерные танцы. Танцоры, фигуранты и фигурантки окружили двух знаменитостей. Комарго и Салле холодно поздоровались.
– Милая моя, – сказала Комарго, – вы знаете, что мы будем танцевать этот балет в Фонтенбло на будущей неделе?
– Да, – отвечала Салле, – герцог Ришелье говорил мне вчера. Король едет на войну и до отъезда хочет посмотреть, как мы танцуем.
– Не он, а маркиза…
– Маркиза? Какая маркиза? – спросил Дюпре.
– Новая, – смеясь, отвечала Комарго.
– Какая новая маркиза?
– Помпадур.
– Помпадур? – повторил Дюпре. – Не слыхал этого имени.
– Теперь будете знать.
– О ком вы говорите?
– Спросите у Аллар. Ей об этом сказал Турнегем.
– Но кто же эта новая маркиза?
– Мадам Ле Норман д'Этиоль, урожденная Поассон, а теперь произведенная в маркизы де Помпадур.
– Скользкая дорожка!
– Она официально объявлена фавориткой, имеет апартаменты в Версале и недавно представлена ко двору с титулом маркизы де Помпадур.
– Мать ее умерла от радости, – прибавила Салле.
– Да. Мадам Поассон была больна; когда ей сказали, что дочь ее объявлена любовницей короля, она вскричала: «Дорогая Антуанетта! Я всегда говорила, что она достойна короля! Мне нечего больше желать!» И с этими словами умерла.
– Нет слов, эта д'Этиоль достигла прекрасного положения.
– Ах! – дружно вздохнули другие танцовщицы.