Рыцарь Курятника
Шрифт:
— Нет, друг мой, — отвечала она.
— У нее ничего не отняли?
— Абсолютно ничего.
— Так зачем же на нее напали?
Все молчали.
— У нее на руках или на теле были следы насилия? — продолжал Жильбер.
— Нет, — отвечал Кене.
— Нет, — прибавила Кино.
— Очевидно, ее ранили в ту минуту, когда она меньше всего этого ожидала и не старалась защищаться? Но зачем она пришла на улицу Тампль?
— Этого никто не знает, только она может объяснить это. Она вышла нынешней ночью из дому, и никто об этом не знал. Брат ее сегодня расспрашивал всю прислугу, всех соседей и ничего не смог выяснить. В котором часу она выходила, почему ушла одна, никого не предупредив — этого никто не знает.
Жильбер нахмурил брови, словно сосредоточившись на чем-то.
— Странно! Странно! — прошептал он.
Потом, как бы пораженный внезапной мыслью, прибавил:
— В ту минуту, когда Сабину привезли к мадемуазель Камарго, она не говорила?
— Нет. Она уже находилась в том состоянии, в каком вы ее видите.
— Вы говорите, что это случилось в четыре часа?
— Да.
— Вероятно, за несколько минут до того, как начался пожар в особняке Шароле?
— За полчаса.
Жильбер опустил голову, не говоря ни слова.
— Вы ничего другого не хотите мне сказать? — спросил Фейдо у Кино.
— Ничего, я все сказала.
— А вы, доктор?
— Я сказал все, что знал, — отвечал Кене.
— Напишите же протокол, о котором я вас просил.
Кене подошел к столику и начал писать протокол. Жильбер остался недвижим, с опущенной головой, погруженный в размышления. Довольно продолжительное молчание воцарилось в комнате. Дверь тихо отворилась, и вошел Ролан.
— Отец мой непременно хочет видеть Сабину, — сказал он.
— Пусть войдет, — ответил Кене, не переставая писать. — Мы сказали все, что следовало сказать.
XIII. ГЕРЦОГ
Через десять минут герцог и начальник полиции сидели в карете, в которую были запряжены две лошади, несшиеся во весь опор. Герцог Ришелье поставил ноги на переднюю скамейку. Лицо его отражало работу мысли, взгляд оживлялся время от времени, и довольная улыбка скользила по губам. Фейдо де Морвиль, скрестив руки на груди, откинулся в угол кареты и был погружен в глубокую задумчивость.
— Она поистине очаровательна! — сказал герцог.
Фейдо не отвечал. Ришелье обернулся к нему и спросил:
— Что такое с вами, мой милый? Вы как будто замышляете преступление. Какой у вас мрачный вид! Что с вами?
Начальник полиции подавил вздох.
— Я встревожен и раздражен! — сказал он.
— Чем?
— Тем, что теперь все обратилось против меня.
— Каким образом?
— Герцог, — сказал Фейдо дружеским тоном, — вы обычно проявляете ко мне такую благосклонность, что я не могу скрыть от вас того, что чувствую. Я прошу вас выслушать меня по-дружески.
— Я всегда слушаю вас, как друг, Морвиль. Что вы мне скажете?
— Вам известно, что король выразил мне сегодня свое недовольство…
— Насчет Рыцаря Курятника?
— Именно.
— Да, я знаю, что его величеству давно угодно, чтобы этот негодяй сидел в тюрьме.
— Ну, это недовольство теперь будет еще более сильным, тогда как я надеялся погасить его.
— Почему?
— Из-за дела этой Сабины Даже.
— А-а! — сказал герцог, понимающе кивая головой.
— Даже — придворный парикмахер, он причесывал королеву, принцесс, влияние его в Версале велико, с ним часто говорит сам король.
— Это правда.
— Происшествие наделает много шума. Теперь весь двор им заинтересуется. Завтра только об этом и будут говорить.
— Непременно.
— Даже будет требовать правосудия. Его величество захочет узнать подробности, вызовет меня и будет расспрашивать. Что я ему скажу?
— То, что вы знаете.
— Я ничего не знаю.
— Черт побери! Действительно…
— Король сегодня упрекал меня в небрежности, а завтра обвинит в неспособности, увидев, что я не могу сообщить ему подробных сведений.
— Возможно.
— Эти многочисленные покушения, остающиеся безнаказанными, дают возможность моим врагам навредить мне, а Богу известно, сколько их у меня!
— О! Я это знаю, любезный Морвиль. Что будете делать?
— Я сам не знаю — это-то и приводит меня в отчаяние! Я не могу сообщить подробных сведений его величеству, и он опять выразит мне свое недоверие. Я не могу подать в отставку, потому что после этого нового злодеяния, оставшегося безнаказанным, все ненавидящие меня постараются бросить в меня камень…
— Спрашиваю еще раз: что же вы хотите делать?
— Отвечаю вам еще раз: не знаю, совершенно не знаю.
Ришелье наклонился к своему соседу и сказал:
— Ну, если вы не знаете… то знаю я.
— Вы, герцог? — закричал Фейдо. — Вы знаете, что я должен делать?
— Да.
— Что же?
— Радоваться, а не отчаиваться.
— Как?!
— Хотите меня выслушать?
— Слушаю во все уши.
— Посмотрите на меня внимательно, любезный Фейдо — в голове моей родилась удивительная, чудесная мысль.
— Мысль?
— По поводу этого происшествия, которое, вместо того, чтобы стать причиной вашего падения, принесет вам счастье.
— Каким образом?
— Слушайте меня хорошенько, с особым вниманием и, главное, с умом.
— Это легко рядом с вами.
— Очень хорошо! Принимаю комплименты за правду и начинаю.
Герцог взял табакерку, раскрыл ее и взял табак двумя пальцами.
— Любезный мсье де Морвиль, — начал он, — я прежде всего должен сказать вам, что окажу вам услугу после того, как вы мне услужите. Я заранее расплачиваюсь с вами.