Рыцарь Курятника
Шрифт:
— Клянусь!
— Ты лжешь.
— Нет, не лгу.
— И я клянусь тоже! — прибавил Морлиер. — Клянусь моей шпагой, я говорю правду!
Граф скрестил руки на груди.
— Как это может быть, — продолжал он, — что преступление было совершено, а вы этого не знали!
— Если это произошло во втором часу утра, — сказал Морлиер, — я не мог ничего знать, потому что ровно в час дозорный отвел меня в тюрьму.
— О! — вскричала Бриссо, как будто вдруг вспомнив. — Ваши слова заставили меня припомнить… Это было так давно… но теперь я вспомнила.
— Что? — спросил граф.
— В час ночи ужин закончился, и граф Шароле предложил нам покататься в санях на Версальском пруду. Решили ехать тотчас и кататься при факелах. Тогда было очень холодно, и все замерзло. В ту минуту, когда мы садились в экипажи, кавалер де Ла-Морлиер был арестован.
— Это правда, — сказал Морлиер, — я теперь вспомнил абсолютно все подробности. Я вышел из дома и поставил уже ногу на подножку кареты, когда дозорный показал мне свое предписание. Нечего было делать, я покорился. Шароле, Лозен и Фиц-Джеймс, сидевшие в первом экипаже, расхохотались, как сумасшедшие, пожелав мне спокойной ночи.
— Я была в том экипаже, в который вы садились, — продолжала Бриссо, — возле меня сидел де Рие, а напротив — барон де Монжуа. Когда вас арестовали и увезли, смех прекратился. Монжуа выскочил из экипажа, сказав нам: «Мы достаточно посмеялись, теперь надо сделать так, чтобы Морлиер приехал к нам в Версаль. Я берусь за это». После этого мы уехали, а барон остался освобождать кавалера Морлиера.
— Он это сделал только полгода спустя, — сказал Морлиер.
— Итак, Монжуа остался один? — спросил граф.
— Да.
— В котором часу вы на следующий день вернулись в ваш домик?
— Я вернулась только через неделю.
— Как это?
— Катанье на пруду утомило нас. Граф де Шароле принял нас в своем версальском особняке. Мы отдохнули несколько часов, а потом, вместо того, чтобы поехать в Париж, отправились в замок Фоссез, где должны были охотиться. Возвратились мы оттуда через неделю.
— И в домике на улице Вербоа все было в порядке?
— Да.
— И вы ничего не заметили? Слуги ничего вам не сказали?
— Я узнала, что барон де Монжуа отправил четырех лакеев освободить Морлиера, а сам остался один с горничной. Но потом мне стало известно, что субретка, вступив в любовную связь с Сен-Клодом, камердинером графа де Шароле, ушла из дома тотчас после моего отъезда, зная, что я не вернусь домой.
— Так что в эту ночь Монжуа оставался один в вашем доме?
— Я так полагаю, но точно сказать не могу.
— И вы не имеете никаких других сведений?
— Никаких.
— Вы мне сказали все, что знали?
— Абсолютно все.
— Но вы видели потом Монжуа?
— Часто. И даже накануне того дня, когда его нашли мертвым, со шпагой в груди.
— Разве он был убит на дуэли?
— Кажется.
— Известно, кем?
— Этого так и не смогли узнать, — ответил Морлиер. — Когда подняли труп, увидели, что он мертв уже несколько часов, причем удар шпагой был нанесен довольно странный.
— То есть?
— Обыкновенно удар шпагой наносится сверху вниз и прямо, вот таким образом…
Морлиер приподнялся и показал рукой несколько движений, как искусный фехтовальщик.
— Но, — продолжал он, — удар был нанесен снизу вверх и так косо, что можно было предположить, что противник стал на колени и уперся о землю левой рукой…
— Вы, стало быть, рассматривали рану? — спросил граф.
— Да. Рие, Лозен и я, прогуливаясь, нашли тело этого бедного Монжуа. Я до сих пор вижу его на сырой земле, хотя с тех пор минуло уже пятнадцать лет… Это было в 1730 году, 30 января, в самую годовщину моего ареста!
— У него не было наследников?
— Никаких.
— И родственников?
— Ни одного.
— Никто не был заинтересован в нем настолько, чтобы стараться за него отомстить?
— Нет. Таинственная смерть Монжуа наделала шума, потом о нем перестали говорить.
— Так!
При этом восклицании граф А. кивнул головой: видимо, ему в голову пришла интересная мысль. Он какое-то время оставался мрачным, задумчивым и безмолвным, потом медленно сказал:
— Ла-Морлиер, и вы, сударыня, в последний раз вернитесь еще к вашим воспоминаниям: 30 января 1725 года, когда вас, кавалер, арестовали, барон де Монжуа остался один, совершенно один из всех бывших за ужином, кроме вас, Морлиер, так как вы были арестованы?
— Один, — ответил Морлиер.
— Один — я это знаю наверняка, — прибавила Бриссо, — потому что все другие были в Версале.
— И никто не отлучался ночью?
— Никто — я за это ручаюсь. Не было только Монжуа и Морлиера.
Граф встал.
— Хорошо, — сказал он.
Он с минуту стоял молча и неподвижно, потом сделал знак рукой и сказал:
— Виконт де Сен-Ле передаст вам мои приказания.
После этого он вышел.
Сен-Ле, Морлиер и Бриссо остались одни. Последние изумленно смотрели друг на друга и как будто спрашивали себя: верить ли им сцене, только что происходившей? Сен-Ле с улыбкой на губах живо и непринужденно подошел и положил руку на эфес своей шпаги.
— Уж не дьявол ли этот человек? — произнес наконец Морлиер, всплеснув руками.
— Позвольте мне дать вам обоим хороший совет, — сказал Сен-Ле. — Исполняйте в точности все, что вам прикажет граф. Поверьте, я вам советую по дружбе.
XXX. НА БЕРЕГУ
Ночь была очень темная, на набережной Феррайль ничего не было видно, слышался только глухой рев Сены, по которой сильный западный ветер гнал волны.
На берегу виднелась фигура человека. Этот человек шел медленно, закутавшись в плащ и надвинув шляпу на глаза. Потом остановился, повернулся и сказал сам себе: