Рыцарь Курятника
Шрифт:
Спустившись вниз, молодой щеголь наклонил голову к правому плечу, а правую руку засунул в карман панталон.
— Право, милый, любезный граф, — говорил он, не оборачиваясь, — вы самый удивительный, самый ослепительный, самый фантастический человек, которого я когда-либо видел. Если вы захотите, вы будете через неделю предметом восторгов и обожания всего двора…
На последней фразе он обернулся назад. Выходивший из парадной двери отеля человек имел великолепный рост, бесподобную стать и благородную осанку. На вид ему казалось лет тридцать. Лицо у него было остроумное, выразительное, подвижное, очень смуглое, как у арабов; брови очень черные и густые; глаза блестящие, взгляд проницательный. Картину завершал костюм из коричневого бархата с
Слуга, ожидавший своего господина, бросился к карете и отворил дверцу.
— Садитесь же, мой милый, — сказал молодой щеголь, посторонившись.
Спутник его поставил ногу на опущенную подножку. Когда оба сели в карету, слуга почтительно, с непокрытой головой, ждал приказаний.
— В «Кабачок царя Соломона!» — сказал щеголь.
Дверца закрылась, и карета помчалась, увлекаемая парой великолепных нормандских лошадей. Молчание царило внутри кареты. Вдруг тот, кто сел первым и занимал правое, почетное место, обернулся к щеголю с бриллиантовыми пуговицами:
— Хохлатый Петух! — сказал он шепотом, но очень твердо. — Сегодня вечером мы испытаем новый путь!
— Начальник! — ответил молодой человек. — Вы удостоили меня вашего доверия — я постараюсь его оправдать!
— Тебе известна половина моих тайн.
— А моя преданность вся принадлежит вам.
— Я верю.
XXIV. КАБАЧОК ЦАРЯ СОЛОМОНА
То, что сейчас называется ресторанами, называлось в старину кабачками, и среди самых знаменитых был «Кабачок царя Соломона». Тридцать лет за его столы садились принцы крови, вельможи и буржуа; он занимал весь дом на улице Шустри, на углу улицы Тиршап.
Была половина седьмого. Яркий свет освещал внутренность кабачка. В подвальном помещении размещались лавка и кухня, на первом этаже — обширные залы для больших обедов, на втором — отдельные номера.
В комнате под номером семь середину занимал стол, на котором было поставлено четыре прибора. Четыре канделябра — два на камине и два на столе — освещали комнату. Хотя на столе было четыре прибора, в комнате было только две особы: мужчина и женщина. Женщина — высокая, красивая, Разряженная, с бесстыдным взглядом, с развязными манерами — была та самая, которую мы видели в присутствии Рыцаря Курятника и которую публика называла просто Бриссо. Она сидела у камина в большом кресле и грелась у огня. На камине стояли графин и бокал, наполовину наполненные.
Мужчина, сидевший или, скорее, лежавший в кресле, был высок и худощав; лицо у него было утомленное, губы толстые, глаза маленькие и круглые. Этот человек с истасканной, пресыщенной, хитрой физиономией был в костюме дворянина, когда-то изысканном, но теперь грязном, истрепанном. Протянув одну ногу к огню, а другую положив на стул, он держал в руке бокал, в котором плескалось содержимое одной из трех бутылок, стоявших на столе.
— Ventre de biche [1] , Бриссо моего сердца, любовь моих воспоминаний и воспоминание моей любви, — говорил он, — ты не ожидала, что будешь сегодня ужинать со мной?
1
Ventre de biche — буквально «чрево оленихи, лани», также название цвета — белого с рыжеватым отливом (прим. верстальщика).
— Это правда. Я думала, ты так окружен своими кредиторами, — ответила Бриссо, — что не осмелишься и подумать о выходе из дома.
— Ошиблась, моя красавица! Кстати, если я тебе говорю «ты», не слишком этим гордись: я имею привычку говорить «ты» всем, с кем ужинаю.
— То
— Но если я говорю тебе «ты», зачем ты мне тыкаешь? Ведь у меня дворянская кровь в жилах.
— Да, но когда к тебе пристанут и ты нуждаешься в десяти луидорах, тебя устраивает, чтобы я говорила тебе «ты», только бы дала взаймы.
— А когда тебе нужно ткнуть шпагой кого-нибудь, кто тебя стесняет, разве я не к твоим услугам? Если я тебе даю взаймы мою ловкость и мужество, кажется, ты можешь давать мне взаймы деньги.
— Я только для этого и занимаю тебе.
— Зачем же ты так фамильярничаешь со мной, и что говоришь мне «ты»?
— Оставь меня в покое! Если ты будешь дразнить меня, я стану кричать по всему Парижу, что Вольтер дает тебе пенсию в сто луидоров за то, что ты аплодировал его трагедии.
— Можешь рассказывать кому хочешь. Вольтер неблагодарный…
— Он отказался дать тебе два луидора?
— И, к тому же, он мне уже не нужен: я теперь самое счастливое существо во всей Франции и Наварре.
— То есть?
— Со вчерашнего дня у меня есть особняк, сад, слуги, лошади, экипажи, и я к черту послал всех моих кредиторов.
— У тебя есть все это?!
— Ну да!
— Где же твой особняк? Я приеду к тебе с визитом.
— В Тампле, у принца Конти. Его высочество просил меня занять комнату в его особняке, что чрезвычайно удобно, потому что Тампль — жилище принца крови — неприкосновенен, и я могу говорить из моего окна прокурорам и агентам мсье Фейдо все, что захочу, а они мне не смогут сделать ничего, кроме как кланяться в моем лице дворянину дома принца.
— Ты дворянин дома принца Конти?
— Да. Я, Шарль-Жак-Луи-Огюст де Рошель, кавалер де Ла-Морлиер, родившийся в Гренобле 12 мая 1701 года от благородной и старинной фамилии, имею честь занимать должность в доме принца Конти.
— Должность… Какую?
— Человека любезного, приятного и услужливого.
— А! Ты ему нужен — это понятно.
Морлиер опорожнил свой бокал.
— Очень смешная мысль, — продолжала Бриссо, — принцу взять к себе такого человека…
— Молчи! Не забывай, с кем говоришь.
— Кто тебя представил принцу?
— Я сам. Представь себе, в настоящий момент я нахожусь в плохих отношениях с Вольтером, с начальником полиции, с коллегией клермонтских иезуитов, с моими кредиторами, которые гоняются за мной, как собаки за кабаном. Желая спокойствия, я однажды утром принарядился, надел на шею орден Спасителя и отправился к его высочеству.
— Он тебя принял?
— Очень любезно. Принц завтракал…
— И пригласил тебя?
— Нет, но он выслушал меня. И вот что я ему сказал: — (Морлиер встал и принял позу, в которой он, вероятно, говорил с принцем Конти), — «Монсеньор, я пришел предложить вам дело, которое считаю превосходным. Есть разные поступки, попытки, поиски, фантазии, потребности, которые в положении принца нельзя совершать, предпринимать и удовлетворять по своему желанию и по своей воле. Поэтому каждому принцу крови следует иметь возле себя преданного служителя, которого можно было бы выставить вперед в случае надобности, и который имел бы имя, приличное звание и репутацию, уже потерянную или готовую потеряться. И вот, такой полезный человек, который все видел, все читал, все познал, все делал, который годится на виселицу и бывает в хороших домах, у которого есть друзья во всех слоях общества, который не отступает ни перед каким — хорошим или плохим — поступком, который не боится ни черта, ни полиции, ни удара шпаги, ни Бастилии, этот человек — единственный, неповторимый — я! Я — кавалер де Ла-Морлиер, я — служивший в мушкетерах, я — имеющий в друзьях Шароле, Бульона, Рогана, Монморанси, Тремуйля, я — участвующий в ужинах Ларошфуко, Коссе, Креки, Мальи, Бове, Бофретона, Ришелье, я — промотавший отцовское наследство для того, чтобы не иметь с ним хлопот, я, наконец, знающий все, видевший все, делающий все! Поверьте мне, монсеньор, возьмите меня к себе: подобного мне вы не найдете».