Рыцарь Курятника
Шрифт:
— Так! — воскликнул Морлиер. — Помню, помню! У меня был такой же протокол, но он пропал, когда меня посадили в тюрьму.
— Не к чему мне рассказывать вам, как продолжался ужин, — сказал граф А. — Дождались рассвета, чтобы выйти из-за стола, и условились разойтись не раньше полудня: от этого зависело исполнение двух желаний — барона и графа.
— И это правда.
— Первой была очередь барона. Пять дворян должны были перейти улицу и стать напротив кабачка, трое — разместиться по правую сторону двери, а трое — по левую. Затем должен был выйти барон де Монжуа, повернуть направо или налево — как ему захочется, и двигаться медленно, в сопровождении своих товарищей, которые должны были идти по обеим сторонам улицы, до встречи с первой особой женского пола. В этот ранний час улицы были не особенно многолюдны. Барон дошел до улицы Фоссе, прошел Сен-Жермен, не встретив живой души, и дошел до площади перед Лувром. Там он заколебался и некоторое время стоял неподвижно напротив дворца. Он начал чувствовать некоторое беспокойство, сердце его сжималось, хотя он сам не мог понять, почему. Он посмотрел направо, затем налево — никого не было. Наконец он повернул налево, к бывшему монастырю Сен-Жермен. Проходя мимо паперти, он увидел женщину, закутанную в накидку так, что он не мог разглядеть ее лица. Барон вздрогнул: приключение началось, пора было действовать. Женщина, увидев перед собой двенадцать мужчин, остановившихся и смотрящих на нее, отвернулась в ужасе…
— От этого движения накидка соскользнула, — вставил Морлиер, — и мы увидели самое восхитительное личико, какое только можно вообразить. Все вскрикнули. Она испугалась еще больше. Барон подошел к ней и успокоил ее. Так началось их знакомство. Вы видите, что память у меня хорошая…
— Слуга, подготовленный заранее, — продолжал граф А., — должен был следить за этой женщиной и собрать необходимые сведения. Женщина, успокоенная доброжелательными словами Монжуа, продолжала свой путь к набережной Эколь — она жила на набережной Феррайль. В половине двенадцатого слуга пришел отчитаться в особняк Шароле, куда отправились все эти дворяне. Женщину, которую встретил барон де Монжуа, звали Урсула Рено, муж ее был оружейным мастером. Она каждый день ходила к обедне, чтобы вымолить выздоровление дочери — восьмимесячного ребенка, отданного кормилице в Венсенн. У нее был еще сын, работавший с отцом. Урсуле Рено было тридцать лет, и она слыла самой красивой женщиной во всем квартале; ее прозвали «хорошенькой оружейницей набережной Феррайль».
— Мне кажется, что я до сих пор слышу слова слуги, — сказал Морлиер. — Его звали Сен-Клод, и он служил у графа Шароле. Это был очень умный негодяй, мне хотелось бы найти теперь такого слугу.
— Приближался полдень, — вел дальше рассказ граф А., — и все решили выйти: Шароле предстояло встретить того, у кого он должен был через неделю отбить любовницу.
XXVII. ХОРОШЕНЬКАЯ ОРУЖЕЙНИЦА
— Да! — сказал Морлиер, смеясь. — Дело Шароле я могу рассказать, если хотите, потому что я помню его в мельчайших подробностях. А если я забуду что-нибудь, мне напомнит Бриссо.
— Я согласна! — произнесла Бриссо, кокетничая. — Я была тогда так молода!
— Тебе было восемнадцать лет, моя красавица, а мне двадцать два года. Ах! Как я был любезен, а как ты была хороша! Чудные времена регентства! Какие веселые ужины, воспоминание о которых вызвал граф!
— Вернемся к ужину 30 января 1725 года, — напомнил виконт де Сен-Ле.
— Мы собирались выйти из особняка Шароле, — продолжал Морлиер, — как вдруг раздался звонок. «Господа, — сказал граф де Шароле, — может быть, этот визит избавит нас от прогулки».
Двенадцать часов пробило в ту минуту, когда в ворота въезжал экипаж. «Вернемся в гостиную, господа», — предложил Шароле. «Кого это послал нам случай?» — гадали мы, возвращаясь в гостиную.
Как только мы уселись там; дверь отворилась и слуга доложил: «Мсье де Сент-Фуа».
Услышав имя этого буржуа, мы с трудом удержались от смеха. Он вошел, поклонился и, приблизившись к графу де Шароле с самым любезным видом, протянул ему деньги по векселю, который граф послал ему накануне. Шароле поблагодарил его и дружелюбным тоном, очень удивившим того попросил сесть. «Ну, мсье Сент-Фуа, — сказал Шароле с улыбкой, — вы все еще продолжаете быть покровителем ваших оперных нимф?» Тот отвечал: «Увы, монсеньор! Я делал, что мог, чтобы угодить этим девицам…». «И вам удалось?» «Не знаю… должен ли я…» — сказал смиренно де Сент-Фуа. «Какая же надушенная богиня теперь запрягла вас в свою колесницу?» — спросил Шароле.
Мы все удивились, услышав, что никакая, потому что ответ буржуа не позволял повернуть разговор в смешную сторону.
Шароле заметил: «Так у вас сердце свободно! Тем лучше — полнее будет касса». «Нельзя сказать, чтобы сердце было свободно», — ответил де Сент-Фуа. «Если сердце ваше не свободно, стало быть, оно занято», — сделал граф вывод и на признание собеседника, что это так, удивился: «И опера здесь ни при чем?» Так как посетитель ответил утвердительно, Шароле поинтересовался, что же это такое, и мы услышали: «Необыкновенное происшествие».
Сент-Фуа откинулся на спинку кресла с видом знатного вельможи. «Расскажите нам!» — закричали со всех сторон. «Ну, господа, я влюблен, страстно влюблен в самую хорошенькую, самую очаровательную, самую остроумную особу…» На вопрос Шароле, чья она жена, он отвечал: «Ничья — это дочь Антуана Бриссо, живописца». Мы заинтересовались: «И она вас любит?», он сказал, что надеется на это. «Но она не сопротивляется вам?» — продолжали мы и услышали: «Упорно!»
Шароле, узнав то, что ему было нужно, отпустил Сент-Фуа. Потом, с намерением исполнить желание, загаданное ему на Новый год, принялся за дело, не теряя времени… Ты была чертовски ловка! — продолжал Морлиер, обращаясь к Бриссо. — Какой дебют! Какое вступление в жизнь! Ты провела одновременно и графа де Шароле и буржуа Сент-Фуа! Да, господа! Эта Бриссо, которую вы видите, к колеснице которой я припрягался, как и многие другие, сделала первые шаги в свете, обманув дворянина для буржуа и буржуа для дворянина, так что через восемь дней она пригласила графа на ужин в особняк, который ей подарил Сент-Фуа. За твое здоровье, Бриссо!
— Все случилось так, как вы говорите, — продолжал граф А. после некоторой паузы. — Теперь остается закончить рассказ о приключении барона де Монжуа.
— Оно не так весело, насколько я помню, — сказал Морлиер.
— Гораздо менее. Поэтому я не буду вдаваться в многочисленные подробности. Урсула Рено была женою человека, обожавшего ее и питавшего к ней искреннюю любовь. Они прекрасно жили, у них было двое детей: сын двенадцати лет и восьмимесячная дочь. Эта девочка была отдана кормилице в Венсенн, и каждое воскресенье Урсула с мужем ездили к ней. Это было для них большим праздником. Их провожал сын, обожавший свою маленькую сестру. Его звали Жильбер. Заработка Рено хватало на содержание семьи. Жильбер помогал отцу. В это-то честное семейство и вторгся барон де Монжуа, собираясь посеять в нем смятение и стыд, — единственно для того, чтобы выполнить желание, высказанное пьяным человеком во время оргии. У барона был в запасе целый месяц, но он не терял времени. Он отправился к оружейнику и купил оружие. Таким образом ему удалось вступить в контакт с Урсулой, потому что часто за прилавком была она. Барон предпринял все, чтобы обольстить молодую женщину, но был отвергнут. Мастерская, в которой работали Рено и его сын, находилась довольно далеко от набережной Феррайль. Рено видел барона де Монжуа только один раз и не заметил ничего. Урсула все скрыла, она не рассказала о попытках барона никому, тем более — своему мужу, потому что знала его характер.
Рено был добр, честен, великодушен, очень храбр, но характера горячего, твердого и неумолимого. У него было три объекта любви, три великие страсти, три кумира: его честь, его жена и его дети. Он всем пожертвовал бы для них: своим счастьем, своим состоянием, своей жизнью. Если бы он заподозрил, что кто бы то ни было — пусть самый знатный вельможа — осмелился ухаживать за Урсулой, он заставил бы того драться и убил бы его. Тринадцать лет тому назад Урсула имела возможность убедиться в этом.
Через три недели после их свадьбы Урсула возвращалась с обедни одна. На набережной к ней подошел сержант королевской гвардии и стал говорить комплименты. Рено стоял у двери своей лавки. Он заметил сержанта, понял его намерения, вернулся в лавку, снял шпагу, потом, впустив Урсулу, схватил сержанта за руку, втолкнул его в темный коридор и запер дверь. Свет в коридор попадал только через крошечное оконце, и здесь было совершенно темно. «Вынимай шпагу», — сказал он. Сержант был храбр, они дрались вслепую… Убив сержанта, Рено вернулся домой, вымыл руки, вытер шпагу и предложил Урсуле прогуляться. Урсула ничего не знала — ей стало все известно только на другой день. Она, рыдая, бросилась на шею мужу.