Рыцари свастики
Шрифт:
Зрачки Леопольда немигающе уставились на Роланда, как бы гипнотизируя его.
Роланд не мог скрыть своего удивления. Такое предложение застало его врасплох. Он и раньше слышал о планах создания новой политической студенческой организации под эгидой НДП. Но он был совершенно уверен, что Леопольд сам возглавит организацию. А тут — на тебе! И это-то при честолюбии Леопольда.
Роланд не хотел признаться даже самому себе, что ему льстило такое предложение. Тем более из уст фон Гравенау.
— А какие у нас шансы завоевать союзников и привлечь в ряды организации
— Мы подымем студенчество нашей критикой устаревшей системы народного образования и высшего образования. Мы зажжем их европейскую и национальную гордость, провозгласив лозунг: «Янки, гоу хоум!»
— А где же наша позитивная программа? Без нее нельзя серьезно рассчитывать на успех, — заявил Роланд.
— К чему тебе над этим ломать голову? Обещаний мы надаем кучу, а выполнять их вовсе не обязательно. Главное — захватить власть. А программу мы им покажем, когда будем у власти. Наша главная ставка — на разочарованных и недовольных всех мастей.
— Нет, так нельзя. Такой подход рассчитан на мясников, а не на студентов, — твердо заявил Роланд.
— Ну, хорошо. Подумай сам. Ценность нашей партии в том, что она не диктует сверху все законы. Каждый может и должен внести свою лепту. Мы партия молодых. И ты сам предложишь великие идеи.
Роланд обещал подумать и сообщить Леопольду свое решение.
Через два дня в разговоре с однокурсниками Роланд узнал, что Герд лежит в больнице с насильственным переломом ноги.
Неожиданная встреча
Новость неприятно поразила Роланда. Острота его стычки с Гердом прошла, и обида постепенно отошла на задний план. Ему стало горячо от стыда, что друг лежит в больнице с тяжелым переломом, а он ничего не знает об этом.
Все попытки выяснить подробности происшедшего ничего не дали. Ему лишь стало ясно одно, что с Гердом что-то случилось. И он не мешкая помчался в больницу.
Однако попасть сразу в палату, где лежал Герд, ему не удалось. Дежурная сестра строго заявила:
— Я не могу вас пустить. Там уже есть посетитель.
— Но мне обязательно нужно к нему, — настойчиво твердил Роланд, как будто это был его самый сильный аргумент.
Когда его наскоки не увенчались успехом, он пошел на хитрость.
— Знаете, фрейлейн, я ведь только хочу, чтобы он скорее выздоровел. У меня есть для него радостные вести. А хорошее настроение у больного, насколько я разбираюсь в психологии и медицине, поднимает жизненный тонус и повышает жизнедеятельность организма.
Он еще долго говорил в том же духе и в заключение пригласил сестру на фашинг в университет.
Трудно сказать, что на нее произвело большее впечатление, но она, наконец, смилостивилась.
Облачившись в белый халат, Роланд осторожно протиснулся в дверь. Он не сразу обнаружил Герда. На одной из коек спиной к нему сидела женщина. Из-за ее плеча выглядывал знакомый черный ежик Герда. Роланд направился к нему, и вдруг женская головка повернулась в его сторону.
Эрика! От растерянности он захлопал ресницами.
— Здорово, старина! Рад тебя видеть.
Роланд постарался взять себя в руки и, избегая взгляда Эрики, с трудом выдавил из себя общее приветствие:
— Добрый день.
Он проклинал себя за идиотскую скованность, которая вдруг охватила все его тело и придала жестам и словам мучительную неестественность.
«Черт меня дернул ввалиться сюда в такую минуту!» — тоскливо подумал он.
Но на выручку ему уже спешил Герд. Верный друг, лежавший на больничной койке с толстым забинтованным бревном вместо ноги, понимал состояние своего товарища. И Герд, торопясь и перебивая самого себя, начал рассказывать о своих злоключениях и о том, как Моника, узнав обо всем, вместе с Эрикой приехала навестить его. Она уже была здесь и скоро снова придет. Герд все говорил и говорил, подробно рассказывая, как ему обрабатывали ногу, как ее бинтовали и как неопытная молодая сестра до крови искусала свою нежную губку, волнуясь от своей неумелости.
Эрика внимательно слушала его и переживала рассказ вместе с ним, удивлялась, морщилась, охала, смеялась. Роланд, искоса бросавший на нее быстрые, короткие взгляды, прекрасно чувствовал ее волнение. Как давно он ее не видел! Казалось, с тех пор прошла целая жизнь.
Эрика заметно похудела за это время. Черты ее лица, такие знакомые и милые, приобрели едва уловимый новый оттенок. Они стали чуть более резкими и жесткими: так бывает, когда художник первоначальный набросок портрета обведет еще раз карандашом. Он это сделает легкой, едва заметной линией, но овал лица теряет свою былую мягкую округлость. Под глазами у нее легли матовые тени — следы усталости и переживаний. Не изменился лишь гордый изгиб бровей и открытый, пронзительный взгляд.
Роланду показалось, что на ее левой щеке, обращенной к нему, появился слабый румянец. Давно забытое чувство нежности к Эрике горячей волной прилило к нему. Сладко защемило сердце. И он понял, что все его доводы и логически стройные схемы самооправдания были искусственны. Построенные на сыпучем песке сухого рационализма и мужского эгоизма, они рассыпались от первого же дыхания подлинного человеческого чувства. В душе его еще всплескивали волны упрямства и самолюбия, но, бессильные что-либо изменить, они откатывались и затихали, поглощаемые безбрежным морем любви. И, отдавшись могучему приливу, не в силах и не желая сопротивляться неумолимому закону жизни, он снова шел навстречу удивительному и вечно прекрасному морю…
Роланд тряхнул головой, стараясь вырваться из пучины нахлынувших на него чувств: еще не хватало, чтобы Герд заметил!
В этот момент Герд повернулся на койке, и гримаса боли скользнула по его лицу. Роланду стало стыдно. Рядом лежал больной друг, а он разнюнился, как зеленый гимназист. И он вдруг серьезно, даже сухо спросил:
— Скажи, как это случилось? Почему ребята в университете говорят о насильственном переломе ноги.
Герд внимательно посмотрел на него и просто ответил: