Рыцари свастики
Шрифт:
Биркнера заинтересовал этот случай. Он долго беседовал с Хильдебрандтом, который, по его мнению, представлял довольно распространенный тип молодого человека, искренне пытающегося разобраться в сложной политической и идеологической обстановке, но запутавшегося в противоречивых явлениях западногерманской действительности.
Расстались они при своих мнениях. Но Биркнеру показалось, что он по крайней мере посеял у своего собеседника некоторые сомнения в незыблемость собственных суждений.
Дискуссия, поднявшаяся в печати в связи с выходом книги Реннтира, привела к довольно резким выступлениям некоторых молодых журналистов, обвинявших боннские власти в попустительстве реваншистским и неонацистским силам. Реакция официальных ведомств была не менее острой. Многие журналисты, работники радио и телевидения, известные своими левыми взглядами, были уволены с работы.
Однако никакие драконовские меры не могли заткнуть рот всем инакомыслящим. Критические выступления в западногерманской печати против шовинистических, расистских бредней Реннтира были подхвачены во многих зарубежных газетах. Скрепя сердце федеральное ведомство по контролю за печатью вынуждено было включить книгу Реннтира в список произведений, особо опасных для воспитания молодежи.
Против Крамера было возбуждено дело в кёльнском административном суде. В марте 1965 года суд вынес постановление, осуждавшее Крамера за издание книги Реннтира и книг Скорцени. Согласно постановлению суда весь тираж конфисковывался полицией.
Этот довольно редкий случай судебного преследования неонацистской литературы в ФРГ вызвал злобную реакцию во всей правой печати. Особенно усердствовала «Дейче националь цайтунг унд зольдатен цайтунг». В течение нескольких недель она из номера в номер помещала возмущенные статьи, в которых метала гром и молнии в адрес «распоясавшихся левых элементов и идущих у них на поводу властей».
Сам Крамер выступил в печати с заявлением, в котором говорилось: «Решение о запрещении книг Скорцени и Реннтира по меньшей мере свидетельство нашей близорукости, ибо никто не может сказать наперед, когда для Запада настанет час последнего, решающего сражения с коммунизмом, и тогда вряд ли найдется хоть один главнокомандующий НАТО, который бы не захотел иметь под своим командованием войска, которые бы не уступали по своим качествам и боеготовности бывшим войскам СС».
Крамер подал апелляцию в суд, требуя пересмотреть дело. Пока же весь тираж книги Реннтира — 49 тысяч экземпляров — был конфискован и находился на книжном складе под наблюдением полиции, которая регулярно раз в неделю делала проверку.
22 марта Крамер зашел в ремонтную мастерскую недалеко от своего дома.
— Добрый день, господин Фогель, — обратился он к пожилому слесарю, который не раз делал у него на квартире мелкий ремонт.
— Добрый день, господин Крамер. Извините, не могу подать руки, чтобы вас не испачкать, — ответил слесарь.
— Пустяки, господин Фогель, — и Крамер демонстративно пожал его руку со следами мазута и ржавчины. — Рабочая грязь не пачкает. Я хотел бы вас попросить зайти ко мне домой после работы. Сможете?
— Конечно, какой разговор, господин Крамер.
Вечером Фогель появился у Крамера. Хозяин встретил его приветливо, угостил рюмкой коньяку и обратился с пустяковой просьбой: сделать ему ключ от книжного склада, примыкавшего к жилым помещениям. Крамер объяснил, что он потерял старый ключ и не может попасть в свой же склад. Фогель с помощью кусочка пластилина снял мерку и на следующий день вручил ключ хозяину.
Нидерпляйс — небольшое местечко, где все друг друга отлично знают. Соседи видели, как 23 марта к дому Крамера подъехал большой крытый грузовик, который вогнали во двор прямо к дверям книжного склада. Прибывшие рабочие не спеша загрузили машину аккуратными пакетами с книгами. Грузили долго. Грузовик медленно выкатил из двора и уехал.
На следующий день, 24 марта, прибыла другая машина, в которую загрузили мебель. Хозяин дома, у которого Крамер снимал помещение, присутствовал при этой процедуре. Затем они с Крамером выпили за счастливый переезд на новое место.
25 марта Хельмут Крамер усадил своего семилетнего сына Стефана в роскошный автомобиль и, вежливо простившись с соседями, покинул Нидерпляйс. Собравшиеся на его проводы отметили, что настроен был Крамер очень оптимистически и, сидя за рулем, приветливо помахал всем рукой. На крыльце его дома стояла жена с четырехлетним сыном Франком. Она уехала лишь на следующий день.
Полиции стало известно о бегстве Крамера уже после того, как он был в полной безопасности. В течение месяца полицейские власти вели упорное дознание, как Крамеру удалось уехать не только самому вместе с домочадцами, но и вывезти всю мебель и все 49 тысяч экземпляров конфискованной книги Реннтира. Когда в печать просочились слухи о сокрытии полицией обстоятельств бегства Крамера, последовало официальное сообщение о необходимости соблюдения тайны в интересах следствия по делу о Крамере.
О цели путешествия семейства Крамеров в Нидерпляйсе не было ни малейших сомнений: там совершенно открыто говорили о солнечной Испании.
На вилле «Зюлльберг»
Отто фон Гравенау ни в чем не отказывал своему сыну. Леопольд рос избалованным ребенком. С возрастом он научился понимать, что жизнь гораздо более суровая штука, чем это казалось ему в годы безмятежного детства. За пределами семейного круга никто не бросался к нему с вопросом: «Что вам угодно?» — и чтобы добиться малейшего успеха, нужно было тратить энергию, время и немалые усилия. Здоровое честолюбие, заложенное в роду фон Гравенау, у Леопольда было представлено в явно завышенной дозе и рано стало давать себя знать. Отец, подметивший эту черту в сыне, постарался объяснить своему первенцу, на что следует направить свои наклонности.
Молодой фон Гравенау оказался, однако, способнее, чем предполагал папа, и уже на втором семестре был избран в руководство Круга христианско-демократических студентов и выбился в лидеры студенческой корпорации. Отец был доволен сыном, но виду не подавал.
Более всего, однако, Леопольд удивил его в тот мартовский вечер, когда Отто фон Гравенау раньше предполагавшегося срока вернулся в Гамбург из зарубежного вояжа и «вдруг» решил против обыкновения навестить свою загородную виллу. Его появление в гостиной было тогда настолько неожиданным для Леопольда, что он опешил и даже растерялся, — состояние для него из ряда вон выходящее. Зная привычки отца и его точный график, он никак не мог уразуметь такое отклонение от всех норм. Если бы он, конечно, знал отца не как сын, а как коллега или компаньон, и если бы он немного лучше разбирался в психологии старых слуг вообще и отцовского садовода Готфрида в частности, его удивление не было бы столь безмерным. Его опасения по поводу негативной реакции отца не оправдались.