Ржавые листья
Шрифт:
Степной простор бросился в глаза бескрайней ширью, горьковатым горячим воздухом, терпким запахом полыни и влажным ветром, тянущим от реки.
— Дон? — нерешительно спросил кто-то за спиной.
— Наверное, — ответил ещё кто-то.
Я перевёл прерывистое дыхание и сказал:
— Здесь, — сглотнул и добавил. — Теперь наш дом будет здесь.
Я был — вольный вой Козарии Владей Волчьи Уши.
Всадник вынырнул из-за купавы внезапно, — я даже не успел даже подняться с колен от свежеподстреленной кабаньей туши. Глянул из-под руки. Белый бурнус, голова перетянута цветным шнурком. Тонкое копьё, круглый щит, длинный прямой меч. Агарянин! Неужто рать Мервана Беспощадного уже и до Дона добралась?!
Мысли эти метнулись стремительным лесным пожаром, а руки уже сами рвали лук из налучья и накладывали стрелу на тетиву. Жизнь на степной меже приучила действовать быстро.
Не ждавший отпора всадник успел-таки вздёрнуть коня на дыбы, и стрела ушла в конскую грудь. Я отбросил лук и прыгнул с ножом — добить.
Поздно — агарянин ужом выскользнул из-под конской туши и обнажил меч. Пусть так — мне уже доводилось ходить на меч с ножом. Качнувшись влево, я обманул степняка, сам прыгнув в другую сторону. Меч промахнулся, а вот мой нож — семь вершков острой буести — гадюкой метнулся в лицо арабу. Будь восточный вой в шеломе, тут бы и конец самонадеянному охотнику, но нож угодил прямо в переносье…
Я был — вой князя Аскольда, Сережень Волчий Дух.
Ветер упруго гудел в парусах, и нос лодьи с шумом врезался в попутные волны. Над окоёмом медленно всплывали зубчатые каменные стены, окрашенные рассветным солнцем в розовый цвет.
Царьград!
Бросилась в глаза жёлтая песчаная полоса берега. Первая лодья с разгона выскочила на песок носом, и князь Аскольд прыгнул с носа лодьи, упав по колено в воду. Выпрямился и вскинул над головой секиру:
— Даёшь!..
Я был — вой великого князя Вольга Вещего, кметь Добрыня Сизый Волк.
В гридне было душно. Князь подошёл к окну, толчком руки подняв раму. Со двора хлынул холодный и сырой речной воздух.
Я невольно качнул головой. Что-то с князем неладно. С утра сам не свой, вот и сей час даже за столом с дружиной не сидит, только озирается да морщится.
Князь вдруг шатнулся, схватился за раму окна. Она захлопнулась, ноги князя подкосились, и, лишённый опоры, он рухнул на пол. В уголке рта была видна пена.
Мы разом сорвались с места. Я оказался около князя первым, приподнял его голову с пола. Вольг что-то старался сказать, отплёвываясь, наконец, смог прохрипеть:
— Змея… змея…
И умер.
Я был — вой великого князя Игоря, кметь Жар Волколак.
Ядовито-синее море осталось за спиной; по левую руку жарились под солнцем крепостные стены Бердаа, празднично-белые с виду; по правую — тянулись длинные густые заросли винограда. Русская рать змеёй вытягивалась, равняясь в стену и щетинясь частыми жалами копий. А там, впереди, уже разгонялась конная рать местного эмира, блистающая латами и мечами.
Вот она с разгону ударила на наш плотный строй, в ушах восстал громогласный звон железа, перемешанный с многоголосым ржанием и криками. Огромная тяжесть обрушилась на вздетое копьё. Я рывком отбросил её в сторону и вновь упёр тупой конец ратовища в землю.
Мусульманская конница увязла в нашем строе, как колун в свиле. И тогда из виноградников вырвалась вторая рать русичей. Тоже пешая, как и наша (понеже отколь здесь, в заморье взяться русской коннице?). И в первом ряду, подняв нагой меч, бежал сам воевода Свенельд.
Я был — вой Святослава, Князя-Барса, воевода Военег Волчий Хвост. Я был собственным отцом.
— Канг-эр-р! — чья-то медная глотка хрипло проревела боевой клич печенегов. Куря! Сам хан здесь!
Оттеснённый к самой воде, я отмахивался левой рукой и видел, как князь выкручивал мечом восьмёрки, отходя к камню.
И видел, как печенеги раздались вдруг перед князем в стороны, и как хан, широко размахнувшись, метнул тяжёлое копьё, и князь опоздал его отбить…
И видел, как широкий — в полторы ладони! — плоский рожон копья вошёл Святославу под рёбра, прорвав колонтарь, словно полотняную рубаху — вздыбилось по краям раны ломаное железо…
И видел, как пошатнулся князь, и из уголка обиженно искривлённого рта, напитывая краснотой усы, протянулась пузырящаяся струйка крови — видно, удар ханского копья просадил Святославу лёгкие…
И видел, как ринулись печенеги — и захлестнули всё ещё стоящего князя густой тёмной волной…
И ещё видел, как Святослав, падая, размахнулся и бросил меч в реку, туда, где Орлиный камень обрывался в омут Морского царя, — да не достанется ворогу…
И всё, наконец, прошло. Я снова был самим собой, кметьем дружины великого князя, Некрасом Волчаром.
Это было хорошо.
Но вновь наваливалась тьма.
Распластанное нагое тело кметя лежало на холодной даже на вид лавке, отчего всем пятерым Тайным вдруг стало не по себе, словно их всех вдруг уличили в чём-то стыдном и недостойном.
— И что дальше? — спросила женщина своим удивительным голосом, когда погас огонёк в стеклянном шаре.
— А что? — очнулся Витязь.
— Как мы теперь достанем меч? — сварливо спросила женщина. — Он же в Омуте Морского Царя, у самой Хортицы. На дне реки.
— Не спешите, многоуважаемые, — обронил, выпрямляясь, чародей. — Волшебство ещё не окончено.
Он встал со своего места и быстро задвигался вокруг лавки. Шар исчез, его сменила чаша с водой, — не та из которой пил Волчар, а иная, раза в два, а то и в три побольше. Бросил в неё какую-то траву.
— Что за трава? — немедленно спросил Колобок.
— Колюка, — ответил сквозь зубы чародей. — И тирлич.
— Колюка? — удивился Колобок. — Она ж для меткости…
— Кому как, — бросил в ответ чародей. — Всё, умолкни и не мешай, а то в жабу оберну.
Он принялся водить над чашей ладонью с растопыренными пальцами и что-то бормотать. Тайные разобрали далеко не всё, только часть слов:
— На море, на Океане, на острове на Буяне… железный котёл с водой… замутись, вода, прояснись, вода… укажи, вода, вещь покраденную…