Ржавые листья
Шрифт:
На душе Некраса слегка полегчало. Нет, отца так скоро без хрена не съешь.
Сзади скрипнула дверь, и Волчар обернулся.
Горлинка, вся заплаканная, вдругорядь бросилась ему на грудь.
— Волчар, я не понимаю! — она стукнула крепкими кулаками по его плечам. — Что случилось? Куда отец уехал?
— От князя великого отъехал…
Горлинка отпрянула.
— К-как?!
— Ну как отъезжают, — пожал плечами Волчар, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. — Взмётную грамоту написал.
— Да почто ж?
Некрас вдругорядь пожал плечами. На душе было невыразимо мерзко, — он врал собственной сестре. Но иначе нельзя, — рухнет вся задумка отца, — домочадцы должны себя вести так, словно всё взаболь.
— А мы-то что ж? Почто он один уехал?
— Опасно, — обронил Волчар. — Вам надо ныне же уехать в Берестово. Тебе и матери.
— А ты?!
— Я приеду вечером.
Она опять заплакала. Некрас погладил сестру по спине.
— Ну что ты, сестрёнка. Ты ж у нас поляница, валькирия. Нельзя тебе плакать. Волчицы не плачут. Забыла?
Сестра ткнула его в плечо кулаком, утёрла слёзы и убежала за дверь.
На дворе уже вдругорядь ржали кони. Мать, Забава Сбыславна, уже опомнилась от первого потрясения, пушила холопов, заставляя укладывать скарб. Скрипели телеги, заполошно ревела какая-то дворовая девка. И чего орёт, — раздражённо подумал Некрас, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Усталость, что он доселе держал в себе каким-то усилием воли, вдруг навалилась тяжеленной каменной глыбой.
Спать.
Он даже не сможет выйти на глядень, проводить мать и сестру в Берестово. А его слова про то, что он непременно ныне же приедет к ним — всего лишь слова. Он и сам не знал — приедет он или нет.
Спать.
Нет, ты выйдешь! — свирепо велел себе Волчар. Мало не пальцами раздвинул веки, поднялся, шатаясь от неимоверной усталости, подошёл к окну.
Вовремя. Небольшой обоз из четырёх телег выкатился за ворота. Сестра обернулась с переднего воза, завидя Волчара в окне, долго махала рукой, а у него не было даже сил, чтобы махнуть в ответ.
— А мама-то где ж? — оторопело пробормотал Волчар.
Она подошла сзади совсем неслышно, но Некрас всё же услышал. Обернулся.
— Мама… ты что, осталась?
— А чего мне там-то, — мотнула головой Забава Сбыславна. — Горлинка не маленькая, не потеряется там и без меня.
Она отвела взгляд, утирая слезу уголком платка.
Волчар вернулся в хором и обессиленно сел на лавку. Глаза закрывались сами собой. Руки сжались, комкая медвежью шкуру на лавке, но тут же разжались вновь. Сознание померкло.
Спать.
Тропинка нырнула в кусты, они расступились, открывая широкую поляну, посреди которой примостился… нет, не острог, мой норманнский язык не поворачивался назвать это острогом, благо острогов я на своём веку повидал немало. И на Закате, в Валланде и в землях саксов, и здесь на Руси. Наш острогом не был, — невысокий частокол, всего одна вежа — для дозорного, внутри — землянки и одна изба — моя, воеводская. Варяжко жил вместе с воями в землянке. Острог этот мы строили осенью — было бы где перезимовать, да сил поднакопить. И было нас тогда всего-навсего десятка два. Ныне же, к весне скопилось за сотню, да ещё с сотню могли собрать с окрестных весей из тех, кто зимой приходил к нам, говорил со мной и с Варяжко, да клятву приносил на оружии и крови. И как только Владимир про нас не прознал ранее, — говорил с насмешкой Варяжко. Давно можно было накрыть нас, как куроптей сетью. Я горько усмехнулся — и с такой вот ратью мы собирались свалить Владимира!
Ворота были раскрыты настежь, а в них нас уже встречали. В остроге было с сотню воев, ровно половина нашей рати. Второй сотник (первый — Варяжко), Неклюд, ждал, кривовато улыбаясь. И по его взгляду я мгновенно понял, что у него есть важные новости.
Я спрыгнул с седла, тоже внутренне криво улыбнувшись. Ездить верхом я научился недурно для викинга, но вот сражаться на коне… Бросил поводья Ратхару, повернулся. Неклюд уже подходил, слегка прихрамывая — когда-то печенежский меч полоснул его по голени и рассёк сухожилие. Но сражаться Неклюд мог. И ещё как мог.
— Ну?
— Прибыли послы, — одними губами сказал Неклюд. — И вестоноша из Чернигова.
— Где они?
— В избе, — Неклюд едва заметно показал глазами на моё жилище. — Вестоноша в сенях, послы в горнице.
— Все вместе?
— Надо было врозь? — Неклюд поднял брови.
— Да нет, — я покачал головой. Что-то со мной уже не то. Скоро на свой собственный хвост оглядываться начну.
Я поймал на себе вопросительный взгляд Варяжко и кивнул. Гридень сделал многозначительное лицо, вытянул губы трубочкой и посмотрел в сторону крыльца.
Черниговский вестоноша встретил нас прямо в сенях, вскочив при нашем появлении и одёргивая кожаный кояр, — молодой парень с рыжим чупруном и озорными серыми глазами. Его сюда привели с завязанными глазами с лесной заставы и ни имён, ни лиц тех, кто сей час сидел в горнице он не знал. Он шагнул мне навстречь и протянул берестяной свиток. Молча.
— Ел? — спросил я, разворачивая бересто.
— Кормили, спаси бог, — отозвался он степенно, но в глазах его так и прыгали весёлые искорки.
На бересте были обычные буквы, но писанные вразнобой. Не поймёшь, что и написано.
— Ладно, — сказал я, кивая на дверь. — Ответа не будет. Ступай.
Вестоноша так же молча исчез за дверью. Блазень, да и только.
— Скиталу принеси.
В горнице было чадно и душно. Коптили лучины, волоковое оконце, затянутое бычьим пузырём, пускало мало света.
На пороге я остоялся и повёл взглядом. Их было двое, — и оба остались сидеть, чему я вовсе не удивился, зная про их знатность. Один, сухощавый и быстрый, с холодным умным взглядом, приветливо кивнул, другой же, кряжистый и невысокий, с сухим грубоватым лицом, даже и кивнуть не соизволил. Ладно, переживём.