Ржавые листья
Шрифт:
— Ну так не заметила же, — беззаботно бросил Неждан. — А так лишних глаз меньше.
— Ладно, с чем пожаловал? Говори, Неждан, кой не Ждан.
— Они идут, — выдохнул Неждан, вмиг перестав улыбаться. — Голова любечский Заруба послал меня вперёд, а Ждан идёт с ним. К утру они уже в роще будут, за стеной городской.
— Л-ладно, — сказал, подумав, наместник. — Ты сей час ступай. Завтра поутру начинаем.
На восходе, по выгнутому невысокой дугой окоёму, ярко заалела тонкая зазубренная полоска. Там, в растворённых золотых воротах нетерпеливо ржали и били
Худощавый и стремительный тысяцкий Чернигова Претич, бритоголовый, с обветренным в степных походах лицом, обернулся от окна на скрип отворяемой двери — только мотнулся длинный светло-русый чупрун.
— Пришёл боярин Вязокрут Гориславич, — кланяясь, почтительно доложил холоп.
— Зови немедля.
Скоро в горницу протиснулся широкий и коренастый — поперёк себя шире — крепыш лет сорока, с чуть заметной проседью в усах и чупруне.
— Гой еси, воевода, — сказал он, пристально разглядывая молодого ещё по сравнению с собой тысяцкого. — Что стряслось, почто ты меня звал?
— Что?! — вспыхнул Претич, но окоротил гнев. — Ты сядь, боярин, говорить хоть и недолго будем, а всё ж в ногах правды нет.
— В том месте, на коем сидят, её тем паче нет, — бросил Вязокрут, падая на лавку. — Ну, говори, не томи уж…
— Не до шуток ныне, Вязокруте, — процедил тысяцкий. — Дела наши плохи. Вчера утром в город лодья пришла… одного всего человека людям наместника передала и обратно ушла. Вниз. А человек тот — мой кметь Ярун, которого я к Свенельду посылал. Чуешь, чем пахнет?
— Н-да… — обронил Вязокрут задумчиво.
— Как мыслишь, сколь времени пройдёт до того, как Слуд пришлёт людей по мою душу, начнёт громить Нижний город и хватать наших людей в Оружейной слободе?
Вязокрут покусал губу, потом поднял глаза на тысяцкого:
— Пора?
— Да, — кивнул Претич, размеренно постукивая кулаком по рукояти меча на поясе, и стальные лепестки, нашитые на кожаную перстатицу, брякали о крестовину. — Пора начинать. Я уже разослал вестонош к боярам и старшине…
Договорить он не успел. За толстой дверью вдруг раздались крики, ругань, звон железа, свалилось с грохотом что-то большое, ещё раз и ещё, добавился и грохот рушащегося дерева. Вязокрут, побледнев, отпрянул в дальний угол. Со звоном и треском вылетела оконная рама, брызнув во все стороны осколками разноцветной слюды, в окно просунулся тупорылый, косо срубленный комель бревна. Вместе с ним в окно впрыгнул окольчуженный кметь с двумя обнажёнными мечами в руках. Его рыжие усы раздвинулись, открывая недобрый оскал зубов.
— Неждан! — выкрикнул Претич, обнажая меч. На несколько мгновений они слились в стремительном танце, окутанном звеняще-свистящим вихрем клинков, но тут, наконец, вылетела распахнутая пинком дверь, и в горницу полезли кмети Слуда с нагими клинками в руках. Кто-то метнул аркан. Претича рвануло за руку, он дёрнулся,
Наместник оглядел тысяцкого и боярина с головы до ног и насмешливо хмыкнул:
— Ну вот, я ж говорил, что он наверняка не один.
Вязокрут в ответ равнодушно смолчал, только зажглись в глазах недобрые огоньки, а Претич, бешено скрипнув зубами, выкрикнул:
— Всё одно не устоишь, наместник, слышишь меня?!
— Ну, это мы ещё посмотрим, — ответил Слуд, изо всех сил стараясь казаться уверенным. Похоже, это ему удалось.
А на улицах Чернигова, меж тем, царила сумятица. Кучки людей метались по городу, горланя и гремя дубинами в заборы. Но в открытую выстать против наместника и его людей пока не решались. Пока. Заговорщики, коих успел возмутить Претич, захватили оружейную слободу, завалили улицы и отбивали уже второй приступ. Варта, ошарашенная заключением Претича, молчала, только десятков восемь воев ушло к мятежникам. Оружейную слободу оступили со всех сторон дружины Слуда, Радомира Коновода и Велегостя Синего. Но с ними было не больше двух сотен воев.
Дослушав слова Коновода, Слуд мотнул головой:
— Стало быть, они от вас вдругорядь отбились?
— Да мы ещё не пробовали как следует, воевода, — обидчиво возразил боярин. — Попервости всего десять воев туда шли, так они едва удрать успели. А ныне мы просто не туда сунулись — в Кривой переулок залезли.
Тысяцкий задумчиво кивнул — в Кривом переулке и сотню воев погубить было не диво. Он вприщур разглядывал завал из деревянного хлама и швырка посреди улицы, прикидывая, где лучше ударить.
Боярин Радомир Коновод укрылся от метко пущенной стрелы за вовремя подставленным щитом зброеноши, — стрела взвизгнула над самым ухом, — и сказал, сплёвывая густую и тягучую слюну:
— Так не пойдёт, надо в обход кого-нито послать, иначе не сдюжим. Мало того, что их больше, так у них в головах кто-то в войском деле толковый, из бояр, должно.
Слуд и сам это понимал. Мятежники его с таким-то перевесом вот-вот одолеют, как только опомнятся от первого пополоха — вырвутся из слободы. И вот тогда… тогда те из варты, кто ещё не решился ни на что и ходит ныне по улицам, утишая горланящих градских, решатся. И тогда варта вкупе с градскими ударит ему в спину. И мятежники победят окончательно.
— А кого пустим-то? — возразил, утирая усы, кто-то из сотников. — Пустить-то, почитай, некого. На варту надея, как на синий лёд, да и не пойдут они против своих. Ох, не сдюжим…
Радомир вдругорядь выглянул из-за угла и едва успел отпрянуть — стрела свистнула рядом с головой.
— Ну, что делать-то будем, Слуде? — он скривился, словно от кислого и повторил то, про что только что думал наместник. — К полудню этих не сломим, — за них пол-Чернигова станет. Пал пустить?