Ржавые листья
Шрифт:
— Не пойдёт, — мотнул головой, сжав зубы, Слуд. — Весь город спалим. Будь в Царьграде дело — можно было бы по подземельям. Да только мы не в Царьграде.
— Кто у них в тылу-то? — Радомир присел к забору и навалился на него спиной. — На воротах Мерянских?
— Велегость держит со своими кметями пока что.
Радомир задумчиво покивал. Слуд коротко усмехнулся.
— Ничего, Коновод, прорвёмся. Есть у меня для них подарочек.
А за Мерянскими воротами, в небольшом леске спешивались, треножили коней и вздевали брони любечские
— Кажись, вовремя поспели, — с тревогой глядя в город, бросил любечский голова Заруба.
Рыжий Ждан только кивнул, завязывая ремешки кольчуги.
— Бей! Бей! Бей! — рванулись в наступ кмети Слуда, выстроив стену щитов и ощетинясь копейным ежом. В лязге оружия, потеряв двоих, они прорвали-таки мятежников и влезли на завал.
И в этот миг у Мерянских ворот вдруг послышался нарастающий грохот боя, а потом торжествующе-победно, громко и грозно взревел рог.
— Вот оно! — выкрикнул наместник, потрясая мечом. — Всех людей в бой, всех, без остатка!
— Что там? — непонимающе выкрикнул Радомир, прикрываясь от стрел щитом.
— Любечане подошли! Зарубичи! Теперь мы этих стопчем!
Кмети и вои Слуда уже прыгали с завала вниз, а в конце улицы клубилась пыль, и сверкало в пыли железо — от Мерянских ворот наступала окольчуженная пехота Зарубы и Велегостя.
— Вперёд! — хрипло каркнул Слуд, бросая в бой остатки своего потрёпанного войства.
Через час всё было кончено. От удара с двух сторон стойкость мятежников надломилась, и всё рухнуло враз. Совокупный удар кованых сотен Зарубы, Слуда, Велегостя и Радомира опрокинул и разметал последних, и город затих.
А после, когда Солнце-Дажьбог на своей золотой колеснице добрался до макушки неба, когда время подходило к полудню, в кроме вдруг глухо загудело вечевое било.
Город дрогнул. Однако привычка и обычаи превыше страха. Зовут на вече — иди. И потекли по Чернигову ручейки людей, собираясь к вечевой площади. Многие пришли с оружием, ещё не остыв от горячки боя, косились на стройные недвижные ряды Слудичей и Зарубичей, на боярские дружины Велегостя и Радомира.
Тысяцкий звал город мириться.
К полуночному закату от Киева, меж реками Припять и Тетерев, на закатном берегу Днепра Славутича легли земли древлян. Холмистые места не дозволили земле заболотиться, и ныне на этих земных хрящах, поднятых когда-то Родом из жирного чернозёма, высились густые непролазные леса, где даже к столице древлянской, ранее к Искоростеню, что на Уж-реке, а ныне — к Овручу, пройти-то можно только по тропинкам. А тропинки те многократно укреплены лесными твердынями — острогами, засеками, а то и просто буреломами. Дорог же к Овручу от Киева нет, опричь реки.
Небольшой древлянский городок Орехов, владение княжича Мстивоя Ратиборича, притих в лесной глуши на Уж-реке к восходу от Овруча. Он стоял всего в семидесяти верстах от киянской межи, и был укреплён стойно Родне или даже и Пересялавлю. И чтобы даже рекой пройти к Овручу, киянам надо было сначала сломить сопротивление Орехова.
Не то было в прошлых войнах. При Вольге-князе и при Вольге-княгине Орехов ещё не был построен, пото и проходили полянские и русские рати к Искоростеню. Орехов же выстроил князь Вольг Святославич, когда они с Владимиром готовили заговор против Ярополка. Да только не понадобился он — рать Свенельда прошла к Овручу через леса, совершив невозможное. Никто такого не ждал, пото там и ратей-то сильных не было.
Княжич Мстивой вздрогнул от неожиданных мыслей и отошёл от окна. Сел за стол и мрачно уставился в одну точку, сцепив пальцы. Те, кто не знал хорошо хозяина Орехова, при первом же взгляде подумали бы, что он в запое. А вот те, кто знал, что Мстивой Ратиборич хмельного в рот не берёт, даже на пиво смотрит косо, а пьёт только квас да липовый взвар, ну там ещё сбитень да простоквашу…
А сей час Мстивой и вовсе сидел перед пустым столом и молчал, покусывая губы, о чём-то размышляя. Пару раз дверь отворялась даже не скрипнув, на пороге появлялся челядин, стоял несколько мгновений и, не дождавшись ни единого слова, так же молча исчезал.
Жена подошла неслышно, положив руки на плечи, осторожно прикоснулась губами к бритой макушке, потёрлась носом о чупрун. Горянка из Фракии, привезённая Мстивоем со второй болгарской войны после того, как Князь-Барс отпустил часть войска домой, особо тяготившихся дальними походами лесовиков — древлян, словен и вятичей, она за минувшие двенадцать лет слюбилась с мужем и, похоже, уже смирилась с тем, что никогда не вернётся домой. По Доростольскому ряду дорога из Руси в Болгарию была закрыта, а вся восходная Болгария уже захвачена греками, и только на закате, в Охриде и Скопле, на склонах Планин ещё держатся комит Самуил Шишман и цезарь Роман.
— О чём кручина, княже? — тихо спросила Цветана, садясь на лавку и по неистребимой горянской привычке подбирая ноги и обнимая колени.
— Да так, — попытался улыбнуться Мстивой. — Мало ли. С полуночного заката вновь зверолюди объявились, две веси вырезали, где-то совсем недалеко оборотня видели… да ещё слухи ходят, будто Сильный Зверь пришёл с Тетерева, Князь-Тур, Перунова чадь…
— Не заговаривай мне зубы, ладо, — так же тихо сказала Цветана, опершись подбородком в колени и глядя чуть исподлобья. — Не о том ты сей час думаешь, я-то вижу.
Мстивой Ратиборич на мгновение смолк, потом упёрся лбом в руки и, покачав головой, простонал:
— Н-не могу, — он поднял голову и глянул на жену полубезумными глазами. — Вчера вечером вестоноша от Свенельда прискакал.
Он умолк.
— И что Свенельд? — осторожно спросила княгиня, — про все тайные дела своего мужа она, вестимо, знала.
— А нету Свенельда, — коротко сказал князь, едва разлепив пересохшие губы. — Кончился Свенельд. Был да весь вышел.