С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
Надежда писала всю ночь, пока не догорела последняя в её комнате свеча. Под утро она придумала название для своего творения: «Игра Судьбы, или Противозаконная любовь». Она знала, для кого пишет. Рукопись будет читать Михаил Станкович, её сын Иван, сёстры Клеопатра и Евгения, брат Василий, дядя Николай, отец и его молодая жена, если к тому времени хорошо выучит буквы русского алфавита. Эти люди без труда разгадают все иносказания, и тогда, наверное, её побег из дома предстанет перед ними в ином свете.
Взбудораженная своей необычной идеей, Надежда рассеянно встретила утром лекаря Вишневского, который пришёл провести с ней очередной сеанс массажа. Этот массаж уже помог: опухоль на ноге уменьшилась, подвижность коленного сустава почти восстановилась, мышцы обрели упругость.
Вишневский был доволен результатами лечения. Но сегодня его привёл сюда не столько врачебный долг, сколько глубокое чувство. Надежда Андреевна стала вдовой, то есть — вновь свободной в своём выборе женщиной, и на этот её новый выбор он рассчитывал весьма серьёзно повлиять.
С утра лекарь перепробовал несколько мазей для массажа, проделал упражнения с пальцами и руками. Теперь они казались ему сильными, гибкими и тёплыми, точно заряженными электричеством. Он начнёт с ноги, потом предложит ей общий массаж корпуса, дабы устранить последствия воспаления лёгких, потом проведёт два-три особенных приёма, и она не устоит. Не может такого быть, чтобы эта прелестная женщина, ведя жизнь в кругу мужчин, никогда ни с одним из них ни разу...
Все началось как обычно. Массаж контуженой голени, колена и бёдра лекарь провёл спокойно и уверенно. Она согласилась, что теперь можно размять мышцы спины, и сняла рубашку. От мягких нажатий его ладоней, от похлопываний и поглаживаний по телу разливалась истома. Она будто бы медленно погружалась в горячий омут, а пришла в себя, когда пальцы лекаря нежно сжали ей соски.
— О нет, сударь! — В мгновенье ока Надежда вскочила на ноги, схватила свою рубашку, лежавшую в изголовье, и стала надевать. — Ради всех святых, вот этого не нужно! Ваш массаж — от бога Эрота, а вовсе не от врачевателя Гиппократа...
— Чего вы боитесь, Надежда Андреевна? — Он уже держал её за плечи и повелительно заглядывал ей в глаза.
— Вы злоупотребили моим доверием!
— Разве?
— Да. Я не давала вам повода. Тем более вы — врач. Вы не можете так себя вести. — Она затянула у ворота своей мужской рубахи шёлковый шнурок.
— А если я скажу, что делаю вам предложение руки и сердца и готов сегодня объявить об этом в обществе?
Надежда усмехнулась:
— Оригинальный способ сватовства вы изобрели...
— Не более оригинальный, чем вы — жить и действовать в этом мире! — парировал Вишневский. — Уверен, мы будем прекрасной парой. Ведь понимаете же вы, что рано или поздно вам придётся вернуться в дом, к своей истинной, женской, ипостаси.
— Да, иногда я думаю об этом. Но я люблю другого человека.
— Вы любите? — Вишневский безмерно удивился. — Кого?
— Знать его имя вам незачем. Скажу только, что он — офицер, мы были вместе на Бородинском поле. Пот и кровь войны связывают нас крепче всяких клятв и обещаний.
— Но эта война ещё не кончилась. — Он посмотрел на Надежду значительно. — Дай Бог вашему избраннику уцелеть в её новых схватках. А я жил, живу и буду жить здесь. Приезжайте, Надежда Андреевна! Остаюсь вашим покорным слугою...
Лекарь Вишневский низко поклонился ей, взял свой чёрный саквояж и вышел из комнаты.
11. АРМИЯ ИДЁТ НА ЗАПАД
В Брест-Литовском, прежде чем
выступить за границу, должно было
нам выдержать инспекторский смотр.
Целые два часа проливной дождь
обливал нас с головы до ног. Наконец,
промокшие до костей, перешли мы за
рубеж России; солнце вышло из облаков
и ярко заблистало; лучи его и тёплый ветер
скоро высушили наши мундиры.
Резервный эскадрон Литовского уланского полка под командованием штабс-ротмистра Ржонсницкого двигался по дороге от местечка Бяла Подласка к Варшаве. Надежда, как второй по старшинству в нём офицер, ехала «в замке», наблюдая за колонной улан с тыла. Польский ландшафт здесь напоминал ей Волынь и Подолию, где она, служа в гусарах, поездила когда-то немало. Те же ровные пространства полей и небольшие перелески, те же крестьянские дома, выбеленные известью.
Эскадрон шёл то рысью, то шагом. Лошади, недавно пригнанные из ремонта, были бодрыми и свежими. Солдаты, получившие третнее сентябрьское жалованье на две недели раньше и по увеличенному расчёту в связи с заграничным походом, смотрели весело. За спиной у них оставалась Россия, трудно пережившая 1812 год, а впереди лежала благоустроенная Европа, по которой предстояло им пройти победным маршем и освободить её от французов.
Впрочем, мысли самой Надежды были не такими радужными. Ей вспоминался разговор с фельдмаршалом Кутузовым. Как и предрекал великий полководец, она через три дня будет в Варшаве, но князя нет в живых, и праздновать там победу без него ей почему-то не хочется. Совсем другой была бы её служба и карьера при нём, главнокомандующем русской армии. Теперь же, когда этот пост занял Барклай-де-Толли, делать в штабе главнокомандующего ей нечего. «Ледовитый немец» и раньше давал понять офицеру Александрову, что для него вся эта история — не более чем шутка государя...
Варшаву уланы прошли не останавливаясь. Отряд лёгкой кавалерии полковника Степанова, в котором числился эскадрон Литовского полка, отправился к крепости Модлин, осаждённой русскими войсками, и прибыл туда 10 августа 1813 года. Отряд встретил генерал-лейтенант Клейнмихель, высокий, грузный человек весьма мрачного вида. Он командовал резервными батальонами пехоты, обложившими крепость. Собрав офицеров вновь прибывшего отряда конницы, генерал кратко обрисовал им ситуацию с осадой и больше всего внимания уделил организации здесь правильной фрунтовой службы, которую почитал главным основанием военного дела.