С Петром в пути
Шрифт:
«Морским судам быть» — приговорила Боярская дума по наущению царя. «Теперь мы, слава богу, один угол Чёрного моря уже имеем, а со временем, даст бог, и весь его иметь будем», — говорил царь в кругу генералов-победителей.
Приступлено было к строительству флота — дотоле невиданному на Руси делу. Приступлено было к открытию морских ворот великого государства. Азов и Таганрог стали первыми. Архангельск был не в счёт. Других же — не имелось.
Глава седьмая
ЗА МОРЕМ ТЕЛУШКА — ПОЛУШКА, ДА РУПЬ ПЕРЕВОЗ
...В 1696
строение великим иждивением кораблей
и галер и прочих судов. И дабы то вечно
утвердилось в России, умыслил искусство того
дела ввесть в народ свой и того ради многое
число людей благородных послал в Голландию и
иные государства учиться архитектуры и
управления корабельного.
Премудрость возглашает на улицах и площадях,
возвышает голос свой, в главных местах собраний
проповедует, при входах в городские ворота
говорит речь свою: «Доколе, невежды, будете
любить невежество? доколе буйные будут
услаждаться буйством? доколе глупцы будут
ненавидеть знание?»
Да, за морем телушка не диво. Да и у нас своих покамест хватает, а вот нету у нас заморских продуктов: добротных сукон, шелка, ценинной посуды, золота, да, золота своего, нет у нас перца, корицы, гвоздики и иных пряностей, зрительных трубок, лимонов и апельсинов. Ох, места не хватит для перечисления того, чего нет у нас... Посуху везти — в большие деньги встанет, мало умещается в тюках, перевозчиков, купцов подстерегают на дорогах великие опасности. Да и дорог тех мало, тяжки они.
Река сама несёт. А коли не сама, то ей и подмогнуть можно. Речная дорога гладка, не трясёт, да есть и на ней свои бугры, ямы да ухабы — мели, перекаты, пороги, запруды, коряги. Притом что река много больше свезёт. Посему замыслено соединить реки каналами там, где они сами хотят потереться боками. Например, Волгу с Доном по многу раз хоженому пути.
Но всего желанней море. Несёт оно большие корабли силой ветра, а он ничего не стоит. Трюмы у них что брюхо — неисчислимый вес товару разного вмещают. А главное — ведут те морские дороги в иноземные страны, где все, не в пример нам, нужное сами производят.
Да и нам пришла пора всему выучиться. Да только вот далеконько плыть. Нет у нас своих морских гаваней, откуда бы пускались в плавание наши корабли и куда бы приставали иноземные с товаром.
Земля наша всем изобильна, есть у нас и руды всевозможные, да нету рудознатцев. Сколь ни бился царь Пётр, к примеру, чтобы своё золото заиметь, сколь ни посылал мало-мальски сведущих людей на его поиски, всё впустую. Убеждён был, что оно есть, где-то таится, а взять не мог. Ещё пытал он, нет ли где речной дороги в страну Индию, где всего нужного вдоволь. Ан таковой реки не сыскалось и в море Хвалынском, которое ныне зовут Каспийским. А ведь в него протекает наша российская Волга, и хотелось царю отыскать таковую реку. А через моря и океаны достать ту Индию мудренее.
Взошёл молодой царь и великий государь Пётр Алексеевич в своё двадцатипятилетие
Он терпеть не мог чванства, надутости. Ближним своим заповедал, чтобы не титуловали его полным царским титулованием а обращались попросту: милостивый государь, господине мой милосердой; мой государь, друг; господин бомбардир, мой милостивой. Полной самоуверенности в нём не было, он старался стушеваться, уйти в тень в непривычном обществе; внимал и охотно выслушивал советы. Вообще он по большей части предпочитал роль зрителя и слушателя роли повелителя.
Он говорил: «Я знаю, что и я подвержен погрешностям и ошибкам и часто ошибаюсь, и не буду на того сердиться, кто захочет меня в таких случаях остерегать и показывать мне мои ошибки...»
Здравый смысл отличал его всегда. И неуёмная любознательность. Он старался не только обозреть новое для него дело, но и вникнуть в него как можно глубже, а то и самому заняться им, испытать его, достигнуть в нём совершенства.
Вот таким гляделся государь царь Пётр Алексеевич в свои двадцать пять лет. Испытывая нужду в совершенствовании, стал приводить в действие давно лелеемый им план Великого посольства в те государства, которые виделись ему учительными: Голландию, Англию, Францию и Венецию...
Генерал-адмирал Франц Яковлевич Лефорт недолго его призывал: Пётр сам давно решился отправиться за рубеж. Но теперь, когда с самыми неотложными делами было покончено, а таковым делом он почитал Азов и выход к морю, настало самое время осуществить это желание.
Собралась консилия. Особой разноголосицы не было. Лефорту и Головину поручили подготовить список персон посольства и всего его штата.
Но прежде того явился указ о посылке в иноземные государства для научения шестидесяти одного стольника из боярских и дворянских семей. Меж них было двадцать три княжича, и почти все успели обзавестись жёнами и детками.
Поднялся плач великий и стенание родительское. Но царь был непреклонен.
— Нечего жива оплакивать, не на убой едут, смысл жития обретут, — выразился он коротко и категорически. — Под крылом у маменьки и папеньки токмо брюха растят, и толку от них нет никакого.
Посев был сделан, всходы ожидались через несколько лет. Да и будут ли они, всходы? Пётр был уверен — будут. Да и в самом деле, десятка четыре воротились не с пустыми головами: фортификаторами, судостроителями, навигаторами, инженерами, бергмейстерами, то бишь горняками...
Некоторых царь сам станет экзаменовать. Экзамен тот выдерживали по-разному: иные с трудом, иные вовсе проваливались, а иные с блеском — головы-то по способностям рознились.
Необъятна держава — что для неё несколько десятков умелых и знающих? Надобны многие сотни, да что сотни — тысячи, дабы разведать её недра, добыть её несметные богатства, ныне лежащие втуне. Вот затем и снаряжается Великое посольство: высмотреть, как добываются богатства, да выучиться этому у рачительных хозяев, каковы есть голландцы, англичане, французы и прочие народы, обретающиеся в Европе.