С Петром в пути
Шрифт:
— Ну да ладно. Это твоё дело.
Заутро Пётр понёсся за покупками. Часть отнёс домой, а весь плотницкий инструмент в холщовой сумке взял с собой.
Уже издали его ушей достиг рабочий шум верфей: перестуки, жужжание, визг и шелест. Он втянул носом запах живого дерева, такой приманчивый, возбуждающий и бодрящий, и порадовался.
Глазами отыскал старшего мастера. Это был кряжистый невысокий человек с низко посаженной головой, остроугольной седой бородкой и глазами-буравчиками.
— Ого! — выпалил он, окинув Петра взглядом. — Откуда
— Я из России, плотник, Пётр Михайлов, — запинаясь, пробормотал он. — Желаю иметь практику, выучиться. Платы же никакой не нужно.
— Мингер ван дер Хольст, — отрекомендовался мастер, всё ещё дивясь на диковинного русского плотника, который хочет чему-то учиться и не требует платы. — Ну, становись на отделку шпангоутов.
И он повёл Петра туда, где были свалены деревянные рёбра будущего фрегата. В этом углу верфи трудилось человек двадцать.
— Шпангоут тебе знаком?
— Имел дело, мингер.
— Ну вот, гляди на соседей да отглаживай.
Соседи уже приглядывались. Он был самым рослым среди них, возвышаясь едва ли не на голову. А потом стали подходить по одному для знакомства.
К концу дня он был уже среди своих. Кружка с пивом переходила от одного к другому, не минуя новичка.
— Питер, а у вас там, в Московии, все такие?
— Какие?
— Ну такие долговязые?
— Нет, не все, — засмеялся Пётр. — Всё больше такие, как вы.
— А что, у вас там есть море?
— Море далеко на севере. А ныне вот обрели на юге.
— Как это — обрели?
— Отвоевали. У турок...
Он отвечал на простые бесхитростные вопросы простых людей не чураясь, ибо чувствовал себя таким же, как они, плотником Петром Михайловым из Московии. И ему было хорошо среди них. Во всяком случае лучше, нежели среди вельможных особ.
Он делил с ними хлеб и рыбу, пиво и брагу, ел и пил по-простому, как весь этот рабочий люд, научился обращаться с вилкой, но и руки пускал в ход. Он смеялся их грубым шуткам и быстро усвоил их брань.
Подошёл мастер поглядеть на работу новичка. Постоял возле, покивал головой и, ни слова не сказав, отошёл. Стало быть, остался доволен.
На стапелях уже стояли остовы фрегата и шхуны. Их только начали обшивать. Но уж были рядом огромные котлы на треногах со смолою. Мастер, случившийся возле, кивнул:
— Ваша смола, русская. Без неё не обойтись. И пакля ваша для конопатки. Много русского товара идёт в нашем деле.
— А лес чей? — полюбопытствовал Пётр.
— Да ваш же, ваш! — обрадовался мингер. — Слышал я, что у вас в Московии везде леса. Мы тут деревьями бедны, их бережём. Дерево ведь долго растёт. Дольше, чем человек.
— У нас лесов видимо-невидимо, — подтвердил Пётр.
— Говорят, что у вас на медведях землю пашут.
Пётр расхохотался. Отсмеявшись, он сказал:
— Медведь, конечно, зверь смышлёный и на всякие штуки повадливый, но уж пашут у нас, как и у вас, — на лошадях. В упряжку медведя не загонишь.
— А смола эта из чего?
— Курят
— Она, — качнул головою мастер. — Доброе дерево, крепкое да податливое. Но первей всех ваша лиственница. Прочна, не гниёт, только вот мало мы её получаем.
— Лиственница да дуб — главнейше их нет, — сказал Пётр. — Изводили их, однако, понапрасну... — Хотел прибавить, что он указал беречь сии породы, но тотчас спохватился. — Из лиственницы на Севере у нас избы рубят, — торопливо вымолвил он. — Века стоят, коли огонь не сгубит.
— Царь-дерево, — согласился мастер, — топору, однако, противится.
— Знаю, имел с нею дело. В Архангельске-городе ладили мы галеру из лиственницы. Упрямое дерево, как и дуб. Терпенье да острый топор их в покорность приводит.
— Да, Питер, в нашем деле более всего надо запастись терпением да крепкими руками. Вижу: то и другое у тебя есть. Да и вроде выучен ты плотницкому делу изрядно.
— Выучен-то выучен, — согласился Пётр, — да тонкости не хватает, фигуру, к примеру, для форштевня [32] , для бушприта [33] вырезать.
— Ну, брат, для этого особый талант нужен. У нас таких искусников всего трое. Да и инструмент тут потоньше топора требуется.
32
Форштевень — брус по контуру носового заострения судна.
33
Бушприт — горизонтальный или наклонный брус, выступающий за форштевень парусного судна.
— Согласен, но я к этому таланту тягу имею. Из дуба и лиственницы не берусь, а вот из липы либо из берёзы могу.
— Если так — покажешь себя.
— Изволь, мингер. Может, грубо сделаю, но не отступлю.
Назавтра собрались под навесом возле кладовой, где хранился инструмент и точильные бруски и колеса. Откуда-то принесли липовое брёвнышко, а мингер ван дер Хольст явился с набором резцов разных размеров. Они все были из закалённой стали и остро заточенные, так что некоторыми можно было свободно бриться.
День клонился к вечеру, по голубой небесной глади степенно поплыла армада кораблей под белоснежными парусами, время от времени затмевая солнце своими белыми боками. Мягко, ласкательно дул ветерок, и солнечные блики то купались в гладкой воде, то исчезали, уступая место отражению облаков. Кругом землю покрывало щепьё, по которому ветвились серые дорожки следов.
Расселись по обе стороны, переговариваясь вполголоса. Пётр взял самый большой из резцов, провёл им по краю брёвнышка, снимая первую стружку. Потом отложил его в сторону.