Сальватор
Шрифт:
Папе римскому достаточно было одного только взгляда на красивое лицо монаха, чтобы понять, что тот был готов упасть в обморок.
И он протянул ему руку.
– Мужайтесь, сын мой! – сказал он ему. – Какую бы ошибку, какой бы грех, какое бы преступление вы ни совершили, милосердие Божье гораздо более велико, нежели человеческий порок.
– Я грешен, как человек, о, святой отец! – ответил доминиканец. – Но если я и не без греха, то, надеюсь, не совершил никакой ошибки и уверен, что за мной нет никакого преступления.
– Действительно, мне помнится, что ваш знаменитый покровитель сказал мне, сын мой, что вы пришли ко мне для того, чтобы походатайствовать за вашего отца.
– Да, Ваше Святейшество, я пришел именно из-за моего отца.
– И где же находится ваш отец?
– Он во Франции, в Париже.
– Что он делает?
– Будучи приговоренным человеческим правосудием, или скорее людской злобой, он ждет смерти.
– Сын мой, не будем обвинителями наших судей. Господь сам осудит их и без обвинений.
– А пока мой безвинный отец умрет.
– Король Франции является набожным и добрым князем, сын мой. Почему же вы не обратились к нему?
– Я обращался к нему, и он сделал для меня то, что был в состоянии сделать. Он остановил на три месяца падение меча правосудия. Именно столько времени я попросил у него для того, чтобы прийти из Парижа в Рим и вернуться обратно.
– И зачем же вы пришли в Рим?
– Сами видите, святой отец, чтобы броситься к вашим ногам.
– Я не властен над временным существованием подданных короля Карла X. Моя власть распространяется на их духовную жизнь.
– Я не прошу пощады, святой отец, я прошу справедливости.
– И в чем же обвиняется ваш отец, сын мой?
– Он осужден по обвинению в ограблении и убийстве.
– И вы говорите, что он неповинен в этих двух преступлениях?
– Я знаю, кто совершил ограбление и кто убийца.
– Но почему же вы не сообщили никому эту ужасную тайну?
– Она не принадлежит мне: это – тайна Господа, тайна исповеди.
И Доминик с рыданиями пал ниц перед святым отцом и стукнул лбом об пол.
Лев XII посмотрел на молодого человека с выражением глубокого сострадания.
– И вы пришли ко мне, сын мой?..
– Я пришел спросить у вас, святой отец, у вас, епископа Римского, викария Христа, служителя Господа нашего: должен ли я дать умереть моему отцу, когда здесь, у меня на груди, у ваших ног есть доказательство его невиновности?
И монах положил к ногам папы римского запечатанный конверт с исповедью господина Жерара. Написанное собственноручно господином Жераром и подписанное этим же самым господином Жераром.
Затем, не вставая с колен, протянув руки к документу, умоляюще глядя наполненными слезами глазами, монах стал ждать ответа своего судьи.
– Вы сказали, сын мой, – произнес Лев XII взволнованным голосом, – что это признание было вручено вам в собственные руки?
– Самим виновным, святой отец.
– На каких условиях?
Монах застонал.
– На каких условиях? – повторил свой вопрос Лев XII.
– На условиях обнародования только после его смерти.
– В таком случае дождитесь смерти виновного, сын мой.
– Но мой отец… мой отец!
Папа римский молчал.
– Мой отец умрет, – рыдая, произнес монах, – а он ни в чем не виновен!
– Сын мой! – ответил на это папа римский медленно, но твердо, – пусть погибнет невиновный, пусть погибнут десять невиновных, пусть погибнут все, но догма должна жить!
Доминик поднялся с колен. В душе его было отчаяние, но, странное дело, лицо его было спокойно.
По его губе, приподнятой в презрительной улыбке, стекли две последние слезинки.
Глаза его высохли так быстро, словно перед ними провели раскаленным железом.
– Хорошо, святой отец, – сказал он, – я вижу теперь, что в этом мире мне больше не на кого надеяться, кроме самого себя.
– Вы ошибаетесь, сын мой, – сказал папа римский, – я ведь только что сказал: вам не придется обнародовать исповедь виновного, но ваш отец останется в живых.
– Разве в наше время возможны чудеса, святой отец? Я теперь вижу только одно чудесное средство, которое может спасти моего отца.
– Вы ошибаетесь, сын мой, поскольку, хотя вы ничего мне и не открыли, – тайна исповеди так же священна для меня, как и для любого другого, – я могу написать французскому королю о том, что ваш отец невиновен, что мне это известно, – если это не так, я возьму этот грех на себя и надеюсь, что Господь мне его простит, – и попрошу его о помиловании.
– О помиловании!. Вы не нашли другого слова, святой отец, потому что, действительно, только оно в данном случае и подходит. Но помиловать можно только виновного. Мой отец невиновен, а для невиновных не существует помилования. Значит, мой отец умрет.
И монах отвесил глубокий поклон представителю Христа на земле.
– Еще не все! – воскликнул Лев XII. – Не уходите, сын мой, подумайте хорошенько!
Но Доминик уже упал на колени:
– Об одной милости прошу вас, святой отец, – сказал он, – дайте ваше благословение!
– О, от всего сердца, дитя мое, – воскликнул Лев XII.
И он простер руки.
– Ваше благословение in articulo mortis [17] , – прошептал монах.
Папа римский замялся.
17
In articulo mortis (лат.) – при смерти, на смертном одре. (Прим. изд.)