Сальватор
Шрифт:
– Вы только что спросили меня, что со мной.
– Да.
– Я испугался. Я весь дрожу! Идя сюда, ожидая вас у двери…
– О! Ждали вы меня недолго.
– Да. И я всей душой благодарен вам за это, Регина!.. Так вот, когда я шел сюда, когда я вас ждал, у меня от страха сжималось сердце.
– Бедный мой дружок!
– Я говорил себе: «О! Я увижу ее в слезах и в отчаянии. Она скажет мне: «Петрюс, невозможно! Я встретилась сегодня с вами для того, чтобы сказать: Завтра я вас не увижу!»
– Но вы же видите, друг мой, что я, вместо того чтобы быть в отчаянии и в слезах, радуюсь и улыбаюсь. Вместо того, чтобы сказать вам «Завтра я вас не увижу», я вам говорю: Завтра, ровно в полдень, Петрюс, я буду у вас дома. Но только я приеду с Абей не одна: со мной будет моя тетка. Ба! Она без очков видит плохо. А будучи большой кокеткой, она надевает их только в самых крайних случаях. Время от времени она засыпает, а когда она дремлет, то видит еще меньше, чем без очков. А наши глаза, наши руки, шорох моего платья, мои прикосновения к вашему плечу для того, чтобы лучше убедиться в сходстве портрета с оригиналом – разве все это, Петрюс, не радость, не счастье, не опьянение по сравнению с болью, которую мы испытываем, когда не видимся?
– О, не видеться! Регина, не произносите этого слова! Это – непрекращающаяся мука моего сердца. Я очень боюсь, что настанет момент, когда я вас больше не увижу!
Регина легко пожала своими красивыми плечами.
– Вы меня больше не увидите! – сказала она. – Да какая сила в мире сможет помешать мне снова видеть вас? Этот человек? Но вы ведь прекрасно знаете, что мне нечего его бояться. Помешать нам может только маршал, если он узнает о нашей любви… Но кто ему об этом расскажет? Никто! Да и если кто-то и расскажет, я буду все отрицать, я буду лгать, скажу, что все это неправда. О, как это будет жестоко: сказать, что я вас не люблю, мой милый Петрюс. Не знаю, хватит ли у меня на это смелости.
– Дорогая Регина! Значит, с посольством никаких перемен?
– Никаких.
– И он в конце недели уезжает?
– Сейчас он находится в Тюильри, где получает последние инструкции.
– Только бы все это не сорвалось!
– Не сорвется. Мне кажется, что так решил совет министров. О, если бы разговоры о политике не были такими скучными, я рассказала бы вам содержание услышанного мною разговора между отцом и господином Раптом. Это вас полностью успокоило бы.
– О, расскажите, расскажите, дорогая Регина! Если политика имеет такое влияние на вас, она станет для меня самым интересным занятием, которым только может заняться человеческий ум!
– Так вот, в этот самый момент обсуждается состав нового правительства.
– Ах, черт! Вот чем объясняется отсутствие моего друга Сальватора, – серьезным тоном произнес Петрюс. – Он над этим работает.
– Что вы сказали?
– Ничего. Продолжайте, милая Регина.
– В это правительство войдут господин де Мартиньяк, господин Порталис, господин де Ко, господин Руа. Портфель министра финансов был предложен господину де Моранду, но он отказался. А также господин де Лаферонне и, возможно, мой отец… Но отец не хочет, чтобы это было смешанное правительство, переходное правительство, как он говорит.
– О, Регина, Регина, что за великолепная штука эта политика, когда о ней говорите вы!.. Продолжайте, я вас слушаю.
– Господин де Шатобриан, попавший в немилость после написания письма королю за три дня до того знаменитого парада национальной гвардии, на котором кричали: «Долой министров!», и уехавший в Рим, чтобы скрыться среди развалин, получит верительные грамоты в качестве посла. Короче, происходит, как говорится, пересмотр политики.
– А какой пост во всем этом будете занимать вы, милая Регина?
– Я назначена смотрительницей особняка на бульваре Инвалидов. Мой отец, вероятно, будет назначен управляющим замка, а господин Рапт – чрезвычайным посланником Его Величества при дворе Николая I.
– Вот именно этого-то я и опасаюсь: как бы они не передумали его посылать с этой миссией.
– Напротив, его обязательно пошлют: правительство хочет разорвать союз с Англией и сблизиться с Россией. Маршал прилагает к этому все усилия. От этого Франция выиграет рейнские земли, заплатив за них Пруссии в пику англичанам… Ах, понятно ли я говорю?
– Вы меня просто ошеломили! Как может держать всю эту информацию такая очаровательная головка. Бог мой, если вы немедленно не разрешите мне поцеловать вас в лоб, моя милая Регина, я начну считать, что на нем пролегли морщины.
Регина откинула голову назад, чтобы Петрюс смог убедиться в том, что она ничуть не постарела.
Петрюс поцеловал не только этот мраморный лоб, но и глаза.
С губ молодого человека слетело что-то похожее на стон.
Регина живо отстранилась от него.
Она почувствовала на губах дыхание Петрюса.
Петрюс же глядел на нее с такой мольбой, что она сама бросилась к нему на шею.
– Итак, – прошептал Петрюс, – в конце недели он уезжает, и вы будете свободны?
– Да, друг мой.
– О! Как еще далек конец недели! Еще должно пройти столько дней, столько ночей, столько часов, столько минут, в которые может случиться любое несчастье!
И молодой человек, словно подавленный ужасными предчувствиями, опустился на траву, увлекая за собой Регину.
Молодые люди плавно опустились на траву, словно их тела составляли единое целое.
Голова Регины оказалась на плече Петрюса.
Она сделала было движение, чтобы отстраниться.
– О, Регина! – прошептал Петрюс.
И голова ее снова упала на его плечо.
Им было так хорошо вдвоем, что ни он, ни она не замечали бега времени.
Вдруг послышался стук колес подъехавшего экипажа.
Регина подняла голову и прислушалась.
Послышался голос кучера, который крикнул: