Сальватор
Шрифт:
По периметру кабинета стоят, прислоненные к стене, выщербленные части колонн, рука женской скульптуры, торс мужской скульптуры. Все это было обнаружено в земле во время недавних раскопок. Рядом с ними находится огромный кусок греческого мрамора, а прямо напротив стола стоит макет надгробия.
Над этим простым надгробием возвышается бюстик Пуссена.
На барельефе изображены «Пастухи Аркадии».
Над барельефом надпись:
Никола Пуссену
Во славу искусств
и в честь Франции.
Ф.-Р.де Ш.
За столом сидит человек, который составляет депешу своим удлиненным и четким почерком.
Этому человеку на вид около шестидесяти. Его выдающееся широкое лицо обрамлено редкой порослью седых волос. Под черными бровями светятся глаза, которые могут иногда метать молнии. У него тонкий и длинный нос, тонкие губы, хорошо очерченный подбородок. На щеках этого человека, ставших коричневыми в результате долгих странствий, заметны маленькие оспины. В целом все его лицо выражает гордость и одновременно доброту. Все говорит о том, что он – человек большого ума и сообразительности, умеющий принимать быстрые решения. Поэт или воин, он принадлежит к старому французскому роду, роду бойцов.
Этот человек и на самом деле поэт, поскольку он написал «Рене», «Аталу», «Мучеников». Он и политический деятель, ибо его перу принадлежит памфлет под названием «Бонапарт и Бурбоны» и именно он подверг критике знаменитый ордонанс от 5 сентября в брошюре «О монархии с точки зрения Хартии». Он – министр, который в 1823 году объявил войну Испании, дипломат, представлявший Францию сначала в Берлине, а затем в Лондоне. Это – виконт Франсуа-Рене де Шатобриан. Посол Франции в Риме.
Его род столь же древен, как и сама Франция.
До XIII века на гербе его предков красовались натуральные павлиньи перья. А после битвы при Мансура, во время которой Жоффруа, четвертый из рода, носивший это имя, шел перед Людовиком Святым с французским стягом в руках и, обернув его вокруг тела, чтобы стяг не достался сарацинам, получил многочисленные ранения, которые повредили не только стяг, но и его тело, получил от Людовика Святого привилегию украсить свой герб белой полоской с многочисленными золотыми лилиями и написать такой девиз:
Моей кровью обагрены знамена Франции.Этот человек одновременно вельможа и великий поэт. Провидение поставило его на дороге монархии подобно тому пророку, о котором рассказал историк Жозеф и который семь дней ходил вокруг стен Иерусалима, крича «Иерусалим, горе тебе!», а на седьмой крикнул «Ко мне, горе!» и тут же был раздавлен свалившимся со стены камнем.
Монархия ненавидит его, как всех, кто справедлив и говорит только правду. И поэтому она удалила его от себя, сделав вид, что отблагодарила его за преданность. Сыграли на струнах артиста в его душе: ему предложили поехать послом в Рим. Он обожал руины и не смог отказаться от предложения. И теперь он посол в Риме.
Что же он делает в Риме?
Он следит за угасанием Льва XII.
Он пишет мадам Рекамье, Беатриче этого второго Данте и Леоноре этого поэта. Он готовит памятник Пуссену, для которого Депре изготовит барельеф, а Лемуан – бюст. И, наконец, когда ему становится невыносимо тоскливо, он занимается раскопками в Торре-Вергата, но не на деньги правительства, а, конечно же, на свои. И те осколки античной культуры, которые вы видим в его кабинете, являются результатом этих раскопок.
Мы видим его счастливым, как ребенка: накануне он сумел выиграть на лотерее мертвых, как он сам это назвал, кусок греческого мрамора достаточных размеров, чтобы из него можно было высечь бюст Пуссена. И в этот момент радости открывается дверь его кабинета. Он поднимает голову и спрашивает у лакея, который охраняет его покой:
– В чем дело, Гаэтано?
– Ваше Превосходительство, – отвечает лакей, – явился французский монах, который пешком прошел от Парижа до Рима. Он хочет поговорить с вами, как он выразился, по очень важному делу.
– Монах! – удивленно переспросил посол. – И какого же ордена?
– Доминиканец.
– Впустите его.
И встал.
Как и все великие люди, как все великие поэты, он питал глубокое уважение к святыням и к священнослужителям.
И тут можно было увидеть, что посол был человеком маленького роста, что голова его была чуточку слишком большой для его тела и что, как и у всех потомков рода воинов, очень долго носивших шлемы, шея его была несколько утоплена в плечи.
Таким образом, появившийся на пороге монах увидел посла стоящим.
Этим людям достаточно было только беглого взгляда, чтобы узнать друг друга. Или, точнее, признать друг друга.
Некоторые сердца и некоторые умы сродни друг другу: повсюду, где бы они ни встретились, они немедленно узнают друг друга. Да, они до этого ни разу не встречались, но разве души их не могли встречаться на небесах?
Старший из них первым протянул руку.
Младший поклонился.
Затем старший сказал младшему с большим почтением в голосе:
– Входите, отец мой.
Брат Доминик вошел.
Посол глазами сделал знак лакею закрыть дверь и проследить за тем, чтобы им никто не помешал.
Монах достал спрятанное на груди письмо и вручил его господину де Шатобриану. Тот, взглянув на него, сразу же узнал собственный почерк.
– Это мое письмо! – сказал он.
– Я не нашел другого способа представиться Вашему Превосходительству, – ответил монах.
– Я писал его своему другу Вальженезу!.. Как это письмо попало к вам в руки, отец мой?
– Мне вручил это письмо его сын, Ваше Превосходительство.
– Его сын? – воскликнул посол. – Конрад?
Монах утвердительно кивнул головой.
– Бедный юноша! – грустно произнес старик. – Я знал его красивым, молодым, полным надежд. Но, к сожалению, он умер, и при таких роковых обстоятельствах!
– Вы, как и все другие, считаете, что он умер, Ваше Превосходительство. Но вам, другу его отца, я могу сказать: он не умер, он жив и почтительно кланяется вам.
Посол удивленно посмотрел на монаха.