Сальватор
Шрифт:
Ф. де Шатобриан»
Почтовый дилижанс, ежедневно отправлявшийся из Рима в шесть часов вечера и увезший это письмо, около одиннадцати часов ночи промчался на отрезке где-то между Баккано и Непи мимо сидевшего на придорожном камне странника.
Этим странником был аббат Доминик, сделавший первый привал на своем пути из Рима в Париж.
Глава XCIV
Послание шантажиста
Пока аббат Доминик возвращается в Париж с сердцем, разбитым печальным результатом своего паломничества, мы, с разрешения наших читателей, проведем их на улицу Макон в дом к Сальватору.
И там они узнают, что за страшное событие привело в семь часов утра Регину в дом к Петрюсу.
Сальватор, несколько дней отсутствовавший, только что вернулся домой. Но ласки, которые изливали на него Фрагола и Роланд, были внезапно прерваны тремя ударами в дверь.
По этому стуку он немедленно догадался, что пришел один из трех его друзей. И не ошибся: открыв дверь, он увидел перед собой Петрюса.
Сальватор отступил на два шага, увидев расстроенное лицо молодого человека.
Он участливо взял его за руки.
– Друг мой, – спросил он его, – с вами приключилось огромное несчастье, не так ли?
– Несчастье, которое нельзя поправить, – ответил Петрюс, едва выговаривая слова.
– Есть только одно несчастье, которому нельзя помочь, – серьезным тоном произнес Сальватор, – это только потеря чести. И мне нет необходимости добавлять, что я так же дорожу вашей честью, как и моей собственной.
– Спасибо, – с признательностью произнес Петрюс и энергично пожал руку друга.
– Ну, а поскольку мы мужчины, давайте поговорим как мужчина с мужчиной. Что с вами приключилось, Петрюс? – спросил Сальватор.
– Прочтите сами, – ответил молодой художник, протянув другу помятое письмо, залитое слезами.
Сальватор взял в руки письмо и развернул его, продолжая глядеть на Петрюса.
Затем, переведя взгляд с молодого человека на бумажку, прочел:
«Принцессе Регине де Ламот-Удан, графине Рапт.
Мадам,
Одному из самых преданных и почтительных слуг благородного и древнего рода Ламот-Уданов выпал случай – один из тех, в которых угадывается рука Провидения, – оказать Вам анонимно одну из самых важных услуг, которые только может оказать одно человеческое существо другому.
Уверен, что Вы, мадам, узнав обо всем, согласитесь со мной в том, что речь идет не только о благополучии и счастье Вас лично, но и о чести господина графа Рапта, а возможно, и о более ценном – о жизни прославленного маршала, Вашего отца.
Я прошу Вашего позволения умолчать о том, каким именно образом я обнаружил угрожающую Вам опасность, в надежде, что Вы впредь сумеете ее избежать. Истинно преданные люди обычно скромны, и позвольте мне еще раз повторить Вам, что я имею честь быть одним из самых преданных слуг семьи Ламот-Уданов.
Вот, мадам, факты во всей их ужасающей наготе:
Некий человек, заговорщик, ничтожество, проходимец, заслуживающий самого ужасного наказания, случайно обнаружил, как он говорит, в доме у господина Петрюса одиннадцать писем, с подписью Регины, графини де Бриньоль. Ему прекрасно известно, мадам, что Вы никакая не графиня де Бриньоль, что Ваш род намного древней рода этих достойных торговцев сливами. Но он говорит, что, если Вы и сможете отказаться от того, что это – Ваша подпись, Вам не удастся отказаться от почерка. Не знаю, при каких печальных обстоятельствах эти письма попали в его руки, но я могу проинформировать Вас о той огромной сумме, которую он собирается потребовать в обмен на них…»
Сальватор взглянул на Петрюса, словно бы желая убедиться в подлинности того, что было написано в начале этого послания.
– О! Читайте же дальше, – сказал Петрюс, – это только начало.
Сальватор продолжил чтение.
«Он требует никак не меньше немыслимой суммы в пятьсот тысяч франков. Эти деньги, если их взять из такого состояния, как Ваше, не составят для Вас большой потери, а ему они обеспечат безбедное существование до конца его дней…»
Увидев, что речь идет о такой сумме, Сальватор так грозно сдвинул брови, что Петрюс сдавленно воскликнул, закрыв лицо ладонями:
– Это ужасно, не правда ли?!
– Действительно, ужасно! – ответил Сальватор, грустно покачав головой.
И продолжил читать письмо тем же ровным голосом, который, казалось, не мог взволновать даже конец света:
«Этот негодяй говорит, мадам, для того чтобы оправдать столь неслыханную сумму, в которую он оценивает эти драгоценные письма, что каждое из этих посланий, содержащее по пятьдесят строк, не может быть оценено, имея в виду красоту и положение лица, их написавшего, менее чем в пятьдесят тысяч франков каждое. Таким образом, каждая строчка стоит тысячу франков, а всего получается пятьсот пятьдесят тысяч.
Но Вы, мадам, не сильно пугайтесь: сейчас Вы увидите, что мой друг – хотя, какой он мне друг? – я хотел сказать, что этот мерзавец уменьшил сумму до пятисот тысяч франков.
Несмотря на все возражения, все просьбы, все мольбы и даже все угрозы, которые я ему высказал, он не только продолжил упорствовать в своем гнусном намерении, но и сказал мне, что, принимая во внимание различного рода чувства, выраженные в этих посланиях, и то, что обнародование их поставит под угрозу честь господина графа Рапта и сократит драгоценные дни жизни господина маршала де Ламот-Удана, пятьсот тысяч франков являются сущей безделицей.
Я попытался было напугать его опасностями, которым он подвергал себя, играя в такие игры: я сказал ему, что Вы обратитесь в полицию и попросите, чтобы они арестовали его в тот момент, когда он явится для того, чтобы получить ту сумму, которая кажется ему до того необходимой, что он и разговаривать не желает о ее уменьшении.
Я сказал ему о том, что любая другая женщина на Вашем месте, когда бы под угрозой оказались ее самые дорогие чувства, пошла бы еще дальше и могла бы устроить его убийство. Но в ответ на это мое вполне серьезное замечание он расхохотался и сказал, что как в первом, так и во втором случае состоится следствие и суд, что при необходимости эти письма будут представлены суду, зачитаны королевским прокурором, опубликованы затем в газетах и что тогда, не говоря уже о Вашей репутации, серьезно пострадает честь господина графа Рапта и сочтены драгоценные дни жизни господина маршала.