Сальватор
Шрифт:
– Как вам будет угодно, – ответили те.
– Ступайте же!
Жюстен ушел и через минуту вернулся в столовую в сопровождении Мины.
– Друг мой, – сказал он ей, – позволь представить тебе моих друзей, которые очень скоро станут и твоими друзьями.
Мина грациозно поклонилась незнакомым мужчинам.
Генерал, увидев, что в столовую вошла очаровательная девушка, которая была его дочерью, почувствовал, что сердце заколотилось у него в груди с такой силой, что он едва не потерял сознание. Оперевшись рукой о сундук, он смотрел на девушку влажными от счастья глазами.
– Эти мои друзья принесли, – продолжал Жюстен, – очень хорошую новость, которую ты не ждешь. Но она лучшая из тех, которые только может узнать человек.
– Они что-то знают про моего отца! – воскликнула девушка.
Генерал почувствовал, как по его лицу потекли слезы.
– Да, дружок, – ответил Жюстен, – они хотят рассказать тебе про твоего отца.
– Вы знакомы с моим отцом? – спросила девушка, пристально глядя на мужчин и стараясь не упустить ни малейшего звука их ответа.
Друзья молча – говорить им мешало волнение – утвердительно кивнули головами.
Этот молчаливый ответ произвел на Мину тягостное впечатление. Не зная причину их молчания, она голосом, полным тоски и тревоги, воскликнула:
– Мой отец еще жив, не правда ли?
Друзья снова кивнули.
– Тогда расскажите же мне поскорее о нем! – потребовала Мина. – Где он? Как он? Любит ли он меня?
Генерал провел ладонью по лицу, усадил девушку, сам сел напротив нее, продолжая держать ее за руки.
– Ваш отец жив и любит вас, мадемуазель. Если бы я получше узнал вас, я сказал бы вам об этом в тот вечер, когда вы бежали из парка замка Вири.
– Я узнаю этот голос, – вздрогнув, произнесла Мина. – Это вы тогда поцеловали меня в лоб перед тем, как я полезла через стену, и сказали со слезами в голосе: «Будь счастлива, дитя! Тебе желает этого и благословляет отец, который не видел дочь целых пятнадцать лет… Прощай!» Ваше пожелание сбылось, – добавила она, посмотрев на Жюстена и друзей, – я счастлива, очень счастлива. А теперь я совершенно счастлива, поскольку вы сможете рассказать мне об отце! Но где же он?
– Совсем рядом, – ответил господин Лебатар де Премон, на лице которого заблестели капельки пота.
– Но почему же он не с вами?
Генерал ничего на это не ответил. В разговор вмешался господин Сарранти.
– Возможно, – сказал он, – ваш отец опасается, что его столь внезапное появление сильно взволнует вас, мадемуазель.
Странное дело! Вместо того, чтобы смотреть на говорившего с ней господина Сарранти, девушка не сводила взгляда с генерала. Она ничего не говорила, но на лице ее было написано сильное волнение.
– Вы, значит, думаете, что радость от встречи с отцом будет мне более тягостной, чем разлука с ним?
– Дочка! Девочка моя! – вскричал господин Лебатар де Премон, не в силах сдержать крик души.
– Отец! – сказала Мина, бросаясь к генералу.
Генерал обнял ее, крепко прижал к себе и стал покрывать ее лицо поцелуями и слезами.
В этот момент Жюстен сделал рукой знак господину Сарранти следовать за ним. Корсиканец направился к нему на цыпочках, стараясь не шуметь, чтобы не нарушать ничем гармонию этой нежной сцены.
Жюстен тихо отворил дверь, и они с господином Сарранти вышли из столовой, оставив отца и дочь наедине для того, чтобы они могли насладиться своим счастьем.
Генерал стал рассказывать Мине о том, как он после смерти ее матери, приключившейся во время родов, был вынужден поручить ее заботам незнакомой женщины, поскольку ему надо было следовать за императором в Россию. Он рассказал ей о битвах, заговорах, в которых принимал участие, о своем отчаянии и боли, которую он чувствовал оттого, что потерял Мину. Его рассказ был великой эпопеей, которая вызвала у девушки слезы любви, нежности и восхищения.
А ее рассказ был нежной идиллией. Она изложила отцу всю свою жизнь, как на белом покрывале алтаря. История ее жизни была безмятежна, как небо, прозрачна, как вода в озере, чиста, как белоснежная роза.
Хозяйка пансиона, которой Жюстен представил господина Сарранти, решила, что они не должны тревожить отца и дочь до самого вечера.
Разговор Мины и генерала продлился допоздна. Им пришлось позвать кого-нибудь, чтобы зажечь свет.
Услышав звонок, госпожа ван Слипер, Жюстен и господин Сарранти прошли вслед за слугой в столовую.
– Это мой отец! – радостно представила девушка генерала хозяйке пансиона.
Генерал подошел, почтительно поцеловал руку госпожи ван Слипер и сердечно поблагодарил добрую женщину за заботу о дочери.
– Теперь, мадам, – произнес он, – не могли бы вы сказать, когда отправляется ближайший дилижанс во Францию?
– Как? – хором воскликнули Мина, Жюстен и госпожа ван Слипер, испуганные столь внезапным отъездом. – Вы уже уезжаете?
– Я? Нет! – ответил генерал. – Думаю, что я смогу некоторое время пожить с вами… Но мой добрый друг, с которым мы никогда не расстаемся, – добавил он, обернувшись к господину Сарранти и протянув ему руку, – и который пожелал сопровождать меня до тех пор, пока я не отыщу дочь, должен вернуться в Париж к своему сыну, которого сыновья любовь привела в тюрьму.
Брови господина Сарранти сдвинулись яростно и грустно. Туч и, таящие грозу, не бывают наполнены большей угрозой.
Присутствующие почтительно склонили головы перед этим большим и молчаливым горем.
На следующий день он отбыл во Францию, оставив счастливого друга в окружении дочери и ее жениха.
Дни, которые генерал, Мина и Жюстен провели в Амстердаме, были счастливыми, благословенными днями. После стольких страданий, стольких лет нищеты они вкушали счастье с таким же наслаждением, с каким путешественник после тяжелого подъема под лучами палящего солнца на высокую гору вдыхает, достигнув вершины, чистый воздух и ароматы, поднимающиеся из долины.