Сальватор
Шрифт:
— Так рассказывают, — скромно отозвался великан.
— И ты скоро это докажешь.
Это последнее сведение, весьма полезное для г-на де Вальженеза, открывало перед пленником в самом близком будущем столь смелые надежды, что он, видя, как друзья откупоривают седьмую бутылку, накрыл свой стакан ладонью и сказал:
— Спасибо, мне хватит.
Жан Бык приподнял горлышко бутылки и пристально взглянул на г-на де Вальженеза.
IV
ГЛАВА, В КОТОРОЙ ГОСПОДИН ДЕ ВАЛЬЖЕНЕЗ РЕШИТЕЛЬНО ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО НЕ УМЕЕТ НИ ПЕТЬ, НИ ПЛЯСАТЬ
Жан Бык смотрел свирепо, как это бывает с некоторыми людьми, когда в голову им ударяет хмель.
— Ага! Вам хватит?!
— Да, — кивнул Лоредан. — Мне больше не хочется пить.
— А разве люди пьют, только когда их мучает жажда? — вмешался Туссен. — Да если так, они выпивали бы не больше одной-двух бутылок!
— Туссен! — промолвил Жан Бык. — Похоже, господин не знает одну пословицу, а пословица-то известная!
— Какая же? — спросил Лоредан.
— «Если сел за стол, то надо пить». Тем более что бутылка уже откупорена…
— И что дальше? — спросил Лоредан.
— …и ее надо опустошить!
Лоредан протянул стакан, и Жан Бык наполнил его.
— Теперь тебе, — сказал он, наставляя горлышко бутылки на своего друга, как артиллерист наводит жерло пушки на цель.
— С удовольствием! — откликнулся Туссен, забывая, что и без того был уже не в лучшем состоянии из-за пережитых волнений и потому этот последний стакан будет не просто лишним, но лишним сверх всякой меры.
Быстро опорожнив стакан, он затянул непонятно какую застольную песнь, в которой присутствующие не могли разобрать ни слова, потому что пел он на овернском наречии.
— Замолчи! — остановил его Жан Бык после первого куплета.
— Почему «замолчи»? — спросил Туссен.
— Может, в столице Оверни это кому-нибудь и нравится, а вот в Париже и его окрестностях такая песня никому не по душе.
— А ведь это вешелая пешня! — заметил Туссен.
— Да, однако я бы предпочел другую… Например, ту, которую нам сейчас споет господин граф.
— Я вам спою? — не понял Лоредан.
— Само собой! Должны же вы знать вешелые пешни, как говорит мой друг Туссен-Лувертюр.
И Жан Бык бессмысленно загоготал, как обычно бывает перед сильным опьянением.
— Ошибаетесь, сударь, — холодно возразил Вальженез. — Я не знаю песен.
— Не знаете хоть какой-нибудь застольной песни? — продолжал настаивать Жан Бык.
— И неважно, подходит ли она к питью или к еде! — поддакнул Туссен. — Я бы даже предпочел такую, под которую хорошо есть, тем более что меня начинает донимать не жажда, а голод.
— Поняли, приятель? — спросил Жан Бык, приготовившись отбивать в ладоши такт.
— Клянусь вам, что не только не знаю подходящей песни, — сказал г-н де Вальженез, несколько напуганный тоном Жана Быка, — но и не умею петь.
— Вы не умееть петь? — спросил Туссен; приятель упрекал его за овернский говор, и он теперь пытался искупить этот недостаток, разговаривая словно какой-нибудь негр. — Моя вам не верить!
— Уверяю вас, что не умею петь, — повторил Лоредан. — Мне очень жаль, потому что это могло бы доставить вам удовольствие, но это выше моих сил.
— Жалко! — расстроился Жан Бык. — Вас это немного развеселило бы, да и меня тоже.
— В таком случае мне жаль вдвойне, — отвечал Вальженез.
— Ой! — обронил Туссен.
— Что такое? — спросил Жан.
— У меня есть мысль!
— Врешь!
— Нет, правда, — настаивал Туссен.
— Ну, говори, что ты там надумал!
— Раз этот юный сеньор не умеет или не хочет петь, — не теряя надежды, продолжал Туссен, — он должен уметь плясать, верно, дружище Жан?
С трудом ворочая языком, он обратился к Лоредану:
— Спляшите-ка нам, господин граф!
— Сплясать вам? Вы с ума сошли?! — вскричал Вальженез.
— Почему с ума сошли? — спросил Туссен.
— Разве танцуют просто так, без причины?
— Хорошо, — согласился Туссен, — без причины не танцуют: люди танцуют, чтобы танцевать. У себя на родине я плясал каждый день.
— Бурре? — осведомился Лоредан.
— Вот именно… Может, вы имеете что-нибудь против бурре?
— Нет, но я не могу исполнить этот танец, я его не знаю.
— Я и не прошу вас сплясать что-то определенное, — не унимался Туссен. — Танцуйте хоть гавот, лишь бы танцевать. Верно я говорю, Жан? Господин граф должен обязательно сплясать.
— Я с удовольствием посмотрю, как танцует господин граф…
— Слышите, уважаемый?
— …но…
— Пусть ваш приятель договорит, вы же слышали, он сказал «но…» — заметил Лоредан.
— …но для танцев нужна музыка, — закончил свою мысль Жан Бык.
— Разумеется, господин Жан Бык прав! — подхватил Вальженез, с ужасом думая о том, что, если великан согласится со своим товарищем, придется танцевать ради удовольствия двух могикан.
— А что, разве трудно что-нибудь придумать? — возразил Туссен (под действием вина он становился упрямым и изобретательным).
— Не знаю, трудно ли это, — простодушно произнес Жан Бык, — ведь мне никогда не приходилось придумывать ничего подобного, но мне кажется, для этого нужен какой-нибудь инструмент, не так ли, господин граф?
— Ну, разумеется, — пожал плечами Лоредан.
— Инструмент?! Да у нас у всех по инструменту на каждой руке! — заявил Туссен.
С этими словами Туссен округлил свою черную ручищу в виде охотничьей трубы, причем большой палец должен был служить мундштуком, и, приложив его к губам, стал трубить «Короля Дагобера».