Сальватор
Шрифт:
— Вы же воспользовались силой, чтобы взять меня в плен, — возразил граф вполне логично.
— Нашей силой — да, но хитрость мы в ход не пускали: мы не чокались, чтобы потом предать. Когда люди чокаются, это свято!
— Будем считать, что я не прав, — промолвил Вальженез.
— Вылить вино! — вмешался Туссен. — Божий напиток!
— Господин граф признал, что был не прав, — остановил его Жан Бык. — Не будем больше возвращаться к этому.
— О чем же еще говорить? — грустно спросил угольщик. — Если я не буду говорить или пить, я засну.
— Спи, если хочешь. Я подежурю.
— А я могу предложить тему для разговора, — сказал Лоредан.
— Вы очень любезны, господин граф, — проворчал Жан Бык.
— По-моему, вы отличные парни… немного горячие, пожалуй, — начал Лоредан, — но в сущности очень славные…
— Как вы об этом догадались? — пожал плечами Жан Бык.
— А я люблю славных парней, — продолжал граф.
— Неужели вы в нас не разочаровались? — в том же тоне спросил плотник.
Туссен внимательно слушал, желая узнать, куда клонит пленник.
— И если, — продолжал тот, — вы хотите…
Он замолчал.
— Если мы хотим?.. — повторил Жан Бык.
— Если хотите, — сказал Вальженез, — я сделаю вас богатыми.
— Дьявольщина! — навострил уши Туссен. — Богатыми? Что ж, поговорим об этом.
— Помолчи, Туссен! — прикрикнул Жан Бык. — Говорю здесь я, а не ты.
Он обратился к Лоредану:
— Объясните-ка свою мысль, наш юный господин!
— Мысль моя проста, и я иду прямо к цели.
— Да, да, пожалуйста! — промолвил Туссен.
— А тебе я велел молчать! — снова прикрикнул Жан Бык.
— Вы трудитесь, зарабатывая себе на пропитание, верно? — спросил граф.
— Несомненно! Мы же не бездельники. А все другие ради этого и работают, — подтвердил Жан Бык.
— Сколько вы получаете в удачные дни?
— В среднем, учитывая дни, когда нет работы, — по три франка, — сообщил Туссен.
— Замолчишь ты или нет, Туссен?
— Чего ради я должен молчать? Господин граф спрашивает, сколько я зарабатываю, я и говорю…
— Три франка в день, — повторил граф, словно не замечая перебранки приятелей, — в месяц это составляет девяносто франков, а в год — тысячу.
— Ну и что? — спросил Жан Бык. — Мы и сами это знаем.
— А то, что я хочу вам помочь в один вечер заработать столько, сколько вы заработаете за двадцать пять лет.
— Двадцать пять тысяч франков? — вскричал Туссен. — Да вы смеетесь! Двадцать пять тысяч франков за вечер — это невероятно!
— Как видите, — продолжал Вальженез, — на эти деньги можно жить в свое удовольствие и не работать, стоит только поместить эту сумму под пять процентов, что принесет вам по тысяче двести пятьдесят ливров ренты.
— Не работать! — повторил Туссен. — Слышишь, Жан? Не работать!
— Что же я буду делать без работы? — простодушно спросил Жан Бык.
— Что захотите: охота… рыбалка, если охота вам не по душе; купите землю, займитесь хозяйством; будете делать то же, что и богатые, что делаю я, например.
— Ну да! — с укором проговорил Жан Бык. — Буду красть шестнадцатилетних девочек у женихов и родителей! Вот как развлекаются те, кто не работает! Вот чем занимаетесь вы, господин граф!
— Да это ваше дело, чем заняться. Я же предлагаю вам пятьдесят тысяч на двоих, по двадцать пять тысяч франков каждому.
— Двадцать пять тысяч франков! — снова повторил Туссен, и глаза его сверкнули.
— Замолчи, Туссен! — строго остановил его плотник.
— По двадцать пять тысяч франков каждому, дружище Жан, — мечтательно произнес угольщик.
— Двадцать пять тысяч зуботычин, если не замолчишь, Туссен!
— Пятьдесят тысяч франков на двоих вы можете получить сегодня же вечером.
— Целое состояние, Жан! Целое состояние! — прошептал угольщик.
— Заткнешься ты или нет, несчастный?! — взревел Жан Бык и занес кулак.
— Узнай хотя бы, как можно их заработать, эти двадцать пять тысяч франков!
— Будь по-твоему, — согласился Жан Бык.
Он повернулся к пленнику:
— Вы оказываете нам честь, предлагая по двадцать пять тысяч франков каждому, господин граф? Не угодно ли вам теперь объяснить, что мы должны сделать, чтобы иметь право на такие деньги?
— Предлагаю вам эту сумму в обмен на мою свободу. Как видите, дело нехитрое.
— Что скажешь, что скажешь, Жан? — так и затрепетал угольщик, толкая приятеля в бок.
— Туссен! Туссен! — пробормотал Жан Бык, косо поглядывая на приятеля.
— Молчу, молчу… Но ведь двадцать пять тысяч франков…
Плотник повернулся к графу.
— А почему вы думаете, что мы вас удерживаем силой, любезный мой сеньор?
— Потому что кто-то, как мне кажется, вам за это заплатил, — отозвался Вальженез.
Жан Бык занес было кулачище над головой Лоредана, но, сделав над собой усилие, медленно опустил руку и сказал:
— Заплатил, заплатил! Платят вам подобные, господин граф, это они покупают и продают чужую честь. Да, это еще одно средство богатых людей, тех, что не работают: они оплачивают зло, когда не могут совершить его сами… Послушайте, что я вам скажу, господин граф. Будь вы хоть в десять раз богаче, чем теперь, и предложи вы мне не двадцать пять тысяч, а миллион за то, чтобы я отпустил вас на одну-единственную минуту раньше назначенного срока, я отказался бы с таким же презрением, с каким удовольствием я держу вас сейчас под замком.
— Предлагаю сто тысяч франков вместо пятидесяти, — бросил г-н де Вальженез.
— Жан! Жан! Ты слышишь? По пятьдесят тысяч франков каждому! — закричал Туссен.
— Туссен! А я думал, что ты честный малый! — сказал плотник. — Еще слово, и ты мне не друг.
— Жан! — кротко промолвил Туссен. — То, что я тебе предлагаю, так же выгодно тебе, как и мне.
— Мне?
— Ну да, тебе… тебе, Фифине и твоей девочке.
Когда Жан Бык услышал слова «Фифине и твоей девочке», глаза его блеснули.