Самозванец и гибельный младенец
Шрифт:
Патер Рангони задумался, выпятив нижнюю губу. Потом вызвал настольным звонком слугу. Велел Джузеппе прихватить с собою фонарь, сам же с трудом выбрался из кресла. Снял с золоченой вешалки орденскую шляпу с широкими полями и приплюснутой тульей. Далеко ему идти не придется, секретная тюрьма спрятана в том же здании, что и его резиденция. Хорошо еще, что покои нунция выходят на улицу, а вентиляционные отверстия подвала-тюрьмы – во двор.
Явно погрузневший за последние годы, патер Рангони успел запыхаться, пока спускался дубовой, с точеными балясинами лестницей на первый этаж, потом мраморными ступенями крыльца, семенил улицей вдоль стены здания, а потом двором, покрытым свежей зеленой травой. Ожидая у двери в подвал, когда Джузеппе приведет стражника, он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы подольше попользоваться сладким свежим воздухом. В предвечернем городском шуме прорезывались звуки лютни, а в ушах нунция звучали малопонятные ему обрывки разговоров принаряженных краковских ремесленников, под ручку с женами направляющихся на вечернюю праздничную службу… Что ж, служение Господу требует иногда от тебя и лишений. Уж и за то надо быть благодарным Провидению, что тебе служить назначено не в пустыне Аравийской.
Вот хорошо смазанная железная дверь распахнулась, не заскрипев. Стражник в круглом шлеме и кожаном колете поцеловал руку у патера (перегаром пахнуло, но разве мужика в том упрекнешь?), потом, по-пьяному суетясь, помог слуге зажечь фонарь от своей свечи. Они начали спуск в подвал ступеньками, и на сей раз показавшимися нунцию скользкими от крови.
– Спроси его, сколько сейчас народу в общей камере? – осведомился патер Рангони на латыни.
– Шестеро, – перевел верный Джузеппе польский ответ стражника, прозвучавший как сплошное шипение какое-то. Ну что за язык!
– И все принадлежат к одной семье? – удивился нунций.
– Да. Но не только… Это еще и одна компания… Одна, как бы это сказать… Comitas… дружина.
– Понял. Я задохнулся бы от миазмов в общей камере. Скажи, пусть приведет в камеру для допросов одного предводителя.
Нунций уселся на скамью и успел отдышаться к тому моменту, как стражник привел еретика, поклонился, вышел и запер за собою двери камеры.
Еретик, обросший каштановым волосом и немытый мужчина под сорок, пригожий и статный, этого у него не отнимешь, сощурился на тусклый фонарь, как будто было это полуденное солнце.
– Это ты Збышек из Лемберга 2, мещанин? – спросил патер Рангони, с трудом произнося польские слова.
– Я, святой отец, – поклонился подследственный.
– Почему ты не поздоровался? – спросил патер Рангони по-латыни.
– Предшествующий отец инквизитор научил меня только отвечать на вопросы. А что, этот допрос не будет записываться?
– Нет. Имеющиеся протоколы я прочитал. Ну как, теперь ты уже не отрицаешь существования святой инквизиции в Польше?
– Куда деться, святой отец? Видно, его королевское величество подписал указ, а нас, своих подданных, забыл оповестить.
– Что ж, эта позиция уже более разумна, – усмехнулся одними губами нунций. И заговорил скучным голосом. – А вообще же каждый христианин должен только радоваться, когда в его стране водворяется святая инквизиция. Разве не в одной только вере человек может обрести спасение? И разве долг служителя церкви не состоит в неуклонном обращении неверующих на путь истинный? Те, кто упорно отказываются принять учение церкви в его целом или частях, создают соблазн для других и угрожают их спасению. И неужели ты думаешь, что церковь может оставить таких людей в покое, чтобы они, как гангренозный член человека, заражали и обрекали на гибель все христианское человечество?
– Как не согласиться с этим, святой отец? Но вот в чем проблема… Лично я как раз не еретик, и члены моей семьи тоже.
– Ладно, об этом позже. Ты, значит, имеешь степень бакалавра.
– Ну да, нашего Краковского университета. Это же было в протоколе.
– Разные бывают бакалавры, тем более выпущенные из провинциальных университетов… Лицо у тебя смышленое, латынь твоя вполне прилична. Отчего же ты занялся позорным ремеслом?
– Да, я знаю, что в немецких землях нет более бесправных людей, чем актеры. Но вот в Британии, мне рассказывали, актеры и драматурги объявлены королевскими слугами, а в больших городах построены огромные театры, как это было в древнем Риме, и они процветают.
– Грустно мне, что ты завидуешь происходящему в стране, покоренной богопротивной англиканской церковью, – тонко улыбнулся нунций. – Мы же с тобою не в нечестивом Лондоне.
– Хорошо, но ведь народ переполняет театры и в католической Испании, где знаменитый…
– Бог с тобою! Я пришел сюда не для того, чтобы препираться с вонючим еретиком. Отвечай на вопрос, почему подался в комедианты.
– Проповедников в Польше много, еще больше бродячих клириков. А я признанный мастер среди рыбалтов, нет лучшего, чем я, комедианта во всей Короне, святой отец.
– Понятно, в комедианты подался из нечистой гордыни. Что ж, теперь оправдывайся в своей ереси.
– Как это, святой отец?
– Ты же сказал уже, что не еретик. Теперь докажи подробнее.
Узник зазвенел цепью, и на стене из дикого камня шевельнулась его густая тень .
– Я был обвинен в том, что написал и несколько раз поставил «Трагедию русинскую», при этом для поляков мы всем моим семейством (я, жена моя Ягна, трое сыновей и дочь) играли ее на польском языке, а для русинов – на их, русинском.
– Откуда знаешь русинский язык? – встрепенулся нунций.
– Мать моя была русинка, вечная ей память, а вот отец мой – поляк, верный католик.
– Что же еретическое узрел в твоей комедии отец квалификатор святой инквизиции 3?
– Я… я не понимаю, о ком ты говоришь, святой отец.
– Да, верно, – скривился патер Рангони, вспомнивший, что по правилам святой инквизиции квалификатор работает только с письменными доносами и показаниями обвиняемого. – Я имел в виду отца инквизитора, который тебя допрашивал.
– А… В моей комедии высмеивается православный поп, от которого сбегает жена, их языком попадья, потому что он не дает ей покоя, все время делает детей. Это смешная история, и она не может произойти с католическим священником, святой отец…
– …если католический патер не вступит в предосудительные отношения со своей домоправительницей. Расскажи эту историю кратко.
– Уж лучше я продекламирую пролог к комедии, где ее фабула изложена стихами.
И комедиант Збышек расставил ноги, подбоченился, потом протянул в сторону патера Рангони правую руку и принялся не то выпевать, не то выкрикивать на польском всякую чушь. Патер Рангони понял немногое: комедиант выдавал себя за русинского попа, который то ли подрался со своей женой, то ли побил ее, а она сбежала в лес. Дело улаживают какой-то «король Сандро» и вовсе уж непонятный «владыка».