Самвэл
Шрифт:
Упрек матери очень раздосадовал Самвела, но он сдержался и сказал только:
— Ты-то ведь читала, вот и расскажи, о чем пишет отец.
Княгиня рассказала то, что Самвел уже знал: что царь Шапух
пожаловал ее мужу должность спарапета, а ее брату Меружану Арцруни обещал армянский престол и свою сестру Ормиздухт в жены. И сейчас Меружан и отец Самвела уже в пути, идут с персидскими войсками в Армению, и здесь они станут: один — главой армянского государства, другой — главой армянского войска.
Рассказывая все это, княгиня излучала беспредельную радость, Самвел же слушал ее с глубоким негодованием, все туже и туже
Княгиня поведала сыну только часть полученных сведений, только то, что было написано в письме. Она скрыла от Самвела, что его отец и дядя отреклись от христианства, приняли персидскую веру, дали обещание Шапуху ввести ее и в Армении и для этого везут с собой множество персидских жрецов с целью построить вместо христианских церквей капища и всюду открыть персидские школы, дабы учить и воспитывать детей армянской знати — и мальчиков и девочек — в персидских обычаях и в персидской вере. Она не сказала Самвелу и о страшной гибели его дяди Васака, и о заточении царя Аршака в крепость Ануш. Обо всем этом княгиня, несомненно, была осведомлена, все это гонец должен был передать на словах.
От княгини не укрылось тягостное впечатление, которое произвел ее рассказ на сына. Однако она притворилась, что ничего не замечает, обняла сына и, прижимая к себе, сказала.
— Теперь можешь меня поздравить, сынок: мой брат — армянский царь, а твой отец — армянский спарапет.
Положение Самвела было не из завидных. Он должен был или без обиняков выразить презрение и негодование, вызванные поступками отца и дяди, прямо сказать матери, что ему все известно об их измене, или должен был молчать, чтобы
по неосторожности не испортить, чего доброго, все дело и не помешать осуществлению уже обдуманных, выношенных им замыслов и решений. Но отмолчаться он не мог, надо было что-то ответить. В такие трудные минуты ему приходили на помощь обычный скептицизм и ирония.
— Радоваться-то пока рановато, матушка, — со смехом отозвался он, выскользнув из материнских объятий.
— Отчего это? — спросила княгиня, и голос ее задрожал от волнения.
— Армянский царь пока жив!
Княгиня не выдержала и сказала то, что намеревалась утаить:
— Армянский царь заточен в крепость Ануш! А оттуда не возвращаются.
— Знаю, что не возвращаются. Но ведь наследник — в Константинополе. У византийского императора, у христианина...
— Кто же вернет его в Армению и посадит на отцовский престол?
— Византийские войска и армянские князья.
— Пока они раскачаются, Армения будет занята персидскими войсками, а мой брат станет ее царем.
— Желаю успеха.
— Ты вот не веришь, Самвел, но скоро сам увидишь, как все сбудется, — сказала княгиня, стараясь убедить сына. — Ты говоришь: наследник у императора, он придет с византийским войском и сядет на трон своего отца. А кто сейчас император, ты знаешь? Валент! А он враг армян. Он ведь не только не удостоил приема католикоса Нерсеса, который сунулся было я Константинополь просить помощи, но даже сослал его на остров Патмос в Средиземном море. Это ты знаешь?!
— Первый раз слышу...
На самом деле Самвел знал о неправедном поступке гонителя армян Валента2 с Нерсесом Великим.
вниманием следил за всем, что делалось вокруг и имело отношение к Армении, и его пылкую молодую душу больно ранили творившиеся вокруг злодеяния.
Он хотел было выразить свое порицание тому, что мать одобряет поступок Валента. Он хотел было выразить все свое глубокое неприятие поступков своего отца и Меружана, объяснить, какие гибельные для Армении последствия могут иметь предпринятые ими шаги. И наконец, он хотел было прямо сказать, что сделает все возможное, приложит все усилия, чтобы разрушить замыслы отца. Но он знал беспредельное честолюбие своей матери. Она мечтала стать женой армянского спарапета и сестрой армянского царя. Любые доводы теряли свою действенность перед этой неистовой страстью.
И благоразумие замкнуло ему уста.
Род Мамиконянов издревле имел преимущественное право занимать должность спарапета, то есть стоять во главе армянского войска. Должность эта передавалась из поколения в поколение: сын наследовал отцу. Если и случались отклонения от традиции, и спарапеты избирались из других княжеских родов, то лишь тогда, когда между царем и Мамиконянами
возникала вражда.
Вся область Тарон была наследственной вотчиной Мамиконянов. Здесь, в монастыре Плак, находилась их фамильная усыпальница, здесь была их княжеская резиденция — замок Вога-кан (впрочем, одна из ветвей рода Мамиконянов отделилась и поселилась в области Тайк, в неприступной крепости Ерахани).
Не только высокая должность спарапета из поколения в поколение оставалась в роду Мамиконянов. Именно из этого рода, столь славного воинской доблестью, чистотою нравов, любовью к отчизне и другими высокими добродетелями, выбирались по преимуществу наставники наследника престола и его пестуны-дядьки. Нравственный авторитет рода был столь велик, что все другие княжеские дома Армении неизменно и глубоко чтили Мамиконянов, и сам царь особо считался с ними. Именно поэтому всякий раз, когда решались судьбы Армении, ни одно начинание не мыслилось без участия в нем Мамиконянов. Самоотверженность, высокие нравственные достоинства и героизм были поистине неотделимы от этой фамилии.
При Аршаке II из Мамиконянов наибольшей известностью пользовались два брата — Васак и Ваган. Васак в детские годы царя Аршака был его наставником, а потом занял должность спарапета, Ваган исполнял должность азарапета, то есть ведал хозяйственными делами всего государства.
И вот теперь ни одного из братьев в родовом замке не осталось. 1онцы, о которых мы уже говорили, привезли из персидской столицы горькие вести об их гибели. Васак погиб, предательски казненный персидским царем Шапухом, а Вардан погиб нравственно, отрекшись от всего армянского... В замке остались лишь сыновья двух братьев. Самвел, сын Вагана, и М[ушег, сын Васака.
Была уже глубокая ночь. Во дворце, где жила семья Васака, давно погасли все огни, и только в одном покое из наглухо занавешенных окон пробивалась узкая полоска света: там еще не спали. Какой-то человек то беспокойно шагал по комнате, то ненадолго присаживался на тахту и нетерпеливо устремлял взор на двери. «Что бы это значило? — терялся он в догадках. — Самвел просит тайного свидания... Что случилось? О чем надо переговорить наедине? Плохие вести? — Будь что хорошее, не к чему было бы приходить ночью...».