Самвэл
Шрифт:
Эта роскошная женщина была мать Самвела, княгиня Та-чатуи Мамиконян.
Самвел вошел с вымученной улыбкой на лице.
— Доброе утро, дорогая матушка, — сказал он и приблизился, чтобы, по обыкновению, поцеловать руку матери.
Но в двух шагах от нее вдруг остановился и вскричал, то ли иронически, то ли удивленно:
— Что я вижу! Бог свидетель — не надо ничего говорить, сам могу сказать: отец возвращается.
— Как ты догадался? — нежно улыбнулась мать.
— Ты так нарядилась... брови подвела, руки накрасила. Для кого же, как не...
Мать обняла сына, поцеловала в лоб и усадила рядом с собой.
— Да, сынок, отец возвращается. А теперь дай мне, по обычаю, «плату за благую весть».
С
— Ну, говори, что дашь за это?
Два поцелуя, ответил сын, стараясь высвободить ухо. — Что лучше такой платы? А чего бы тебе хотелось?
Этого мне и хотелось, сказала мать, прижала его к груди и расцеловала в обе щеки.
И сыновние объятия и материнские ласки были совершенно искренни. У княгини вообще было любящее сердце, а детей своих она любила особенно сильно. Самвел же был послушным, преданным сыном и тоже любил своих родителей. Но сегодня в эту ничем дотоле не замутненную любовь проникла какая-то дьявольская порча, какая-то тень, которая в дальнейшем могла обратить во вражду семейный мир, которая неминуемо посеяла бы между сыном и родителями раздор, ненависть и, может быть, еще более гибельные чувства. Стоило Самвелу подумать об этом, и его бросало в дро>кь.
Те же мысли и чувства с неменьшей силой терзали и сердце матери. Она знала крепость Самвела в вере, его религиозное рвение, ей известна была и горячая любовь его к родине. Как же теперь объявить сыну, что его отец отрекся от своей веры и идет с персидскими войсками, чтобы уничтожить в Армении все исконно армянское?!
Сама она давно уже была сторонницей своего супруга. Оба принадлежали к той ортодоксально-персофильской части армянской знати, которая ненавидела и греков (то есть византийцев) и армянскую династию Аршакидов. Но проперсидские симпатии княгини доселе не имели еще случая проявиться в сфере серьезных национальных или политических вопросов. Она только упорно насаждала в семье персидский язык, персидские обычаи, хотя всегда сталкивалась с глубоким недовольством сына. Этот глухой семейный разлад начался между ними уже давно, и Самвел был внутренне готов к тому, чтобы воспротивиться стремлениям матери. Но внешние проявления их были пока стодь невинны и поводы настолько слабы, что не могли стать причиной для крайностей семейного раздора. А теперь? Как быть теперь? Теперь появилась ужасная причина, которая или оборвала бы разом все семейные узы, или должна была раз и навсегда подчинить сына воле родителей. Мать на это не надеялась: ей известно было упорство сына, известна была и непоколебимая твердость его воли. Всю ночь княгиня провела в мучительных размышлениях, но так и не нашла выхода. В конце концов она решила сообщить сыну лишь половину чреватых бедственными последствиями новостей, а остальное отложить до более благоприятных времен.
Пока же она решила занять сына, который показался ей чересчур возбужденным, более легкой беседой.
_Как ты находишь мои новые украшения? — спросила она.
_Клянусь головой отца, они великолепны, — ответил
СЬ1Н _Только вот губы ты забыла подкрасить, тогда бы ста
ла точным подобием персидской царицы.
_Ты все насмешничаешь, Самвел!
_Ничуть! — усмехнулся сын и, перебирая одно за другим украшения матери, продолжал:
_Все это прекрасно, все великолепно. Вот на лбу у тебя сияет,
словно молодое ночное светило на ясном небосклоне, серебряный полумесяц, весь в крупных алмазах, — он изольет на тебя все те блага, которые изливает на земнородных его небесный прообраз. А эти алмазы вокруг полумесяца вдохнут вечную радость в твою душу, даруют успех во всех начинаниях и сделают тебя приятной царским очам. А вот эта прелестная тана, которая украшает твой нос — она имеет форму
Он взял руки матери в свои ладони и продолжал:
— Как красивы эти браслеты в форме свившихся в кольца змей, сколько в них таинственности... они даруют удачу твоим рукам, а тебе дадут мудрость змеи, как змий нашей прародительнице Еве. А эти нарукавники, расшитые кораллами и разноцветным бисером, — в них ведь хранятся неведомые талисманы? — они оградят тебя от сглаза, от несчастных неожиданностей, оберегут от бесовских наваждений нечистой силы. Бьюсь об заклад — в нарукавниках спрятаны заклинания какого-нибудь мага!
Мать нахмурилась. Сын продолжал перечислять — теперь уже назначение перстней:
_Вот перстень с красным яхонтом — он сделает тебя
приятной для всех. А это другой, с сердоликом — он предотвращает кровопролитие. Этот, третий, с розовым гиацин-том разгоняет печаль и отгоняет злых духов. Этот, четвертый, с пестрым змеевиком — обезвреживает любой яд. Этот, пятый, с желтым камнем, — уничтожает злые замыслы людей...
Мать поняла, что сын высмеивает ее суеверия и языческие предрассудки, и прервала его строгим и обиженным тоном:
Хватит! Я знаю, что ты маловер... ты в такие вещи не веришь.
Зря ты так думаешь, дорогая матушка, — безмятежно отозвался Самвел. — Наоборот, я хочу показать, что не такой уж невежда, и понимаю назначение всего этого.
Разве я не носила и раньше такие украшения? И разве нет таких же у всех жен наших нахараров?
Носила... и жены наших нахараров тоже носят. Но есть большая разница: — твои до последней мелочи напоминают персидские.
— Пусть так, ну и что?
Ничего... Я только дивлюсь, как быстро ты успела все приготовить.
— Я давно приготовила. Я только ждала...
Чтобы надеть, как узнаешь, что отец едет... правда?
Мать ничего не ответила. Видя, что разговор принимает нежелательный оборот, она переменила тему:
— Знаешь, Самвел, зачем я тебя позвала?
— Не знаю.
— Письмо от твоего отца! Позвала, чтобы сказать тебе.
— Письмо пришло! — воскликнул Самвел. — Это хорошо... очень хорошо! Когда получила?
— Сегодня ночью. Гонец привез.
Княгиня встала, сунула ноги в голубые персидские туфли без задников, подошла к окну и подняла шелковую штору. Когда она отвернулась, Самвел обратил внимание на заколку, поддерживающую прическу; среди других украшений на ней выделялся талисман из когтя гиены, оправленного в серебро.
Княгиня вернулась, держа в руках пергаментный свиток, перевязанный многоцветным шелковым шнуром. Она подала пергамент сыну.
— Вот письмо.
Самвел с радостным нетерпением развернул свиток, но, взглянув на него, сказал:
— Тут по-персидски написано.
_Вот видишь! —заметила мать поучающе и укоризненно. —
Недаром же я тебе всегда твержу: сынок, учись этому языку.
А ты меня не слушал, будто только и свету в окошке, что язык этих проклятых греков или сирийцев. Теперь сам видишь, что из этого вышло: письмо родного отца прочесть не можешь! А ведь ты хотел обездолить и брата, маленького Вагана, запрещал ему учиться персидскому языку. И все-таки он теперь не только говорит свободно, но и пишет по-персидски!