Санкта-Психо
Шрифт:
— Там и часовня есть.
— Да, только мы туда не ходили… Они там делают что хотят. Особенно когда высокое начальство отбывает по домам…
Ян возвращается домой и берется за карандаш, чтобы закончить «Сто рук принцессы». Это последняя книга, где он еще не подправил рисунки и не добавил новые. Четвертая сказка Рами.
Заканчивает четыре рисунка, потом работает красками. Первый, второй… на третьем вдохновение иссякает, и он достает свой старый дневник.
Медленно листает и пытается вспомнить, о
Ян помнит, когда он его вырезал. Это было через шесть лет после истории в «Рыси». Фотография из спортивного отдела газеты. Групповой снимок победителей футбольного турнира для юниоров. Дюжина одиннадцатилетних подростков, а в середине стоит вратарь с мячом под мышкой и улыбается Яну.
Вильям Халеви. Ян узнал его еще до того, как прочитал подпись под фотографией.
Он долго рассматривает снимок. Спокойная, веселая мордашка… во всяком случае, надо надеяться, что события шестилетней давности не оставили в его психике никакого следа. Играет в футбольной команде, значит, много друзей. А когда у человека много друзей, в его жизни все складывается хорошо.
Впрочем, откуда ему знать… но он надеется, что это так.
Ян встает и снимает с полки Ангела. Это Ангел-передатчик. Ангел-приемник остался в Санкта-Психо. Лампочка мигает весело и ярко — он вставил новые батарейки. Несколько раз он собирался включить его, но расстояние слишком велико. Чтобы надеяться на что-то, надо подойти ближе. Намного ближе.
Он долго рассматривает дисплей, потом встает, берет рюкзак и куртку. Темную куртку.
Не едет на велосипеде, не садится на автобус. Идет пешком. Той же дорогой, что в воскресенье, — делает большой круг через лес, через ручей у больницы, на пологий откос. До ограждения метров двести.
В темном небе над больницей быстрой чередой плывут еще более темные, почти черные облака.
Он совсем близко. Темно… темно, как бывает темно только в ноябре. В декабре повсюду зажигаются рождественские огоньки, и становится веселее. Но сейчас темно. И у него нет необходимости прятаться за елями. Он может забраться на самую вершину холма. Прокрасться, как рысь.
Ограждение освещено прожекторами и похоже на пустую театральную сцену, но во дворе темно, там прячутся неясные тени. Ян понимает, что тени эти существуют только в его воображении. Бледный свет горит в окнах, но в большинстве из них жалюзи опущены. Больные прячутся от мира.
Яну кажется, что за ним наблюдают. Не люди, нет, вся огромная больница пристально следит за каждым его движением.
Весь мрачный, холодный фасад уставился на него — пристально и с подозрением. Его пробирает озноб. Больше всего ему хочется опять укрыться в лесу, но он упрямо пробирается к самому краю откоса, к огромному валуну на опушке, оставленному когда-то отступившим ледником, как войска оставляют убитых на поле боя. Странно, но туда ведет хорошо утоптанная тропа. Видимо, люди приходят сюда и смотрят
— А бананов вы не принесли? Как же! Для обезьян-то!
Он до сих пор помнит этот пронзительный вопль Рами, когда в Юпсик явилась делегация господ в костюмах. Что-то вроде учебной экскурсии. Наверное, какие-нибудь политики из управления коммуной. Костюмы посмотрели на нее с ужасом и поскорее ретировались.
Зона действия Ангелов — триста метров. До больницы даже меньше, и он по-прежнему вне предела досягаемости прожекторов.
Налево за больницей — подготовительная школа, но ее не видно. Скрыта ельником и стеной.
Он смотрит на часы — четверть десятого. Самое время. Быстро расстегивает «молнию» на рюкзаке, достает Ангела и переключает из режима Standby в режим работы.
Прислоняется к валуну и напряженно думает. Мало того что он не знает, с чего начать, — он совершенно не уверен, что она его слушает. И не может назвать ее имя — а вдруг Ангел попал к кому-то еще?
Наконец, он подносит микрофон к губам:
— Алло! Алло, Белка…
Никто не отвечает. Ничего не происходит.
Он смотрит на больницу и принимается считать окна. Четвертый этаж, седьмое окно справа. Свет там есть, если он правильно сосчитал в темноте. Бледный потолочный плафон. Плафон закрыт металлической решеткой… чтобы никому не пришло в голову его разбить? Наверное…
Он набирает воздуха и пробует опять:
— Если ты меня слышишь, попробуй показать…
Он смотрит на седьмое окно. Чего он ждет? Что в зарешеченном окне покажется тонкая женская фигура?
Никто не показывается. Но что-то происходит… в окне внезапно гаснет свет. Несколько секунд окно остается совершенно темным, потом свет зажигается вновь.
По спине бежит холодок, точно ему за шиворот вылили стакан ледяной воды.
— Это ты, Белка?
Свет снова гаснет и через несколько секунд зажигается снова.
— Очень хорошо. Выключаешь свет — значит «да». Свет продолжает гореть — значит «нет».
Свет гаснет. Контакт есть.
— Ты знаешь, кто я?
Свет мгновенно гаснет.
— Ян Хаугер… это я посылал тебе письма. Это я сидел когда-то вместе с тобой в детской психушке. В Юпсике.
Свет не гаснет. Почему? Да потому что это никакой не вопрос, соображает он.
— Тебя зовут Мария Бланкер?
Окно становится темным, через пару секунд свет включают опять.
— У тебя было раньше другое имя?
Вспышка темноты. Снова свет. Да.
— Алис Рами? Так тебя звали?
Да.
Наконец-то. Теперь он уверен, что говорит с Рами, и ни с кем другим. У него тысяча вопросов, но ни одного, на который можно ответить «да» или «нет».
Время идет, в голове бухает большой барабан. Он проклинает свою неизобретательность и выпаливает неожиданно: