Санкта-Психо
Шрифт:
— Встречу? На какой предмет?
— Мы хотим получить ответ… попытаться заставить Рёсселя заговорить.
— О чем?
— О Йоне Даниеле.
— О твоем брате?
Она печально кивает.
— Его уже нет.
— Я знаю… я о нем читал.
Она вздыхает.
— Я должна узнать, почему и как все произошло. — Она не поднимает глаз. — А ответа нет. Все… все во мраке. Все время кажется, что это все не на самом деле, что ты спишь. У меня несколько месяцев было такое ощущение. А потом поняла, что не сплю… что его и в самом деле нет. Думала, пройдет,
Ян не перебивает. Он чувствует себя, как психолог. Как Тони.
— Но ведь Рёссель не давал признательных показаний? — тихо спросил он, когда Лилиан надолго замолчала.
— Рёссель — психопат. Он неспособен чувствовать вину, поэтому и не признается. Рассказывает полуправду, потом отказывается от своих слов. Единственное, что ему нужно, — всеобщее внимание. Для него это игра.
— Ты его ненавидишь?
Она посмотрела на Яна с внезапной злостью:
— Йон Даниель погиб, ему было отпущено всего девятнадцать лет жизни. А Рёссель даже не наказан. О нем позаботились. У него бесплатное жилье, бесплатное питание… он здесь неплохо устроился, в Патриции.
Ян вспоминает бесконечные пустынные коридоры:
— Ты уверена, что там все так уж хорошо?..
Она кивает:
— Особенно для таких «звезд», как Рёссель. Он получает лечение, лекарства, ходит на психотерапевтические сеансы… врачи греются в лучах его славы. А Йон Даниель… он лежит где-то, мертвый и всеми забытый. И моя жизнь катится под откос. Горе, ненависть… человек иссыхает. День за днем.
Поэтому ты и пьешь так много? — чуть не спросил Ян, но удержался. Ему очень хорошо понятно, какие чувства вызывает Рёссель в душе Лилиан. Он и сам испытал когда-то нечто похожее — к Торгни Фридману и Банде четырех.
— Так, значит, ты устроилась в подготовительную школу из-за Йона Даниеля?
— Думала, сама смогу разыскать Рёсселя… но не вышло. Наконец решилась и попросила Ханну. У нее что-то получается.
— А ты за нее не беспокоишься?
— Что она ходит в клинику? Нет… она же лично не встречается с Рёсселем. Обменивается записками. Никакого риска.
Ян не возражает.
— Никто, кроме Ханны, даже не знает, что я сестра Йона Даниеля. В газетах мое имя, как мне кажется, даже не упоминали, никаких интервью я не давала. Все это досталось родителям. Они держали его школьное фото и рыдали прямо в камеру. Умоляли: если кто хоть что-нибудь знает, сообщите! Сообщите! Никто ничего не сообщил… и нас постепенно забыли.
Она глубоко, с всхлипом, вздохнула.
Ян постарался быстро осмыслить ее рассказ. Ханна обменивается записками с Рёсселем…
— И что хочет сам Рёссель? Выйти на свободу?
Лилиан яростно поджимает губы. Она уже не такая безвольная, как в начале разговора.
— Рёссель не выйдет на свободу. Он на это рассчитывает, но на свободу он не выйдет. Он только поговорит с нами.
— Когда?
— В следующую пятницу. Вечером.
Ян кивает.
— Будут репетировать экстренную эвакуацию. Все пациенты должны покинуть палаты. Так что в коридорах будет давка.
Ян вспомнил пустые взгляды больных в подвале. Больных из открытого отделения, которых он в полутьме принял за мешки.
— И что будет с Рёсселем?
— Охранник, с которым Ханна знакома… Карл пропустит Рёсселя в комнату свиданий.
— Где вы его будете ждать?
— Мы встретим его там и поговорим. Пусть расскажет, куда дел тело Йона Даниеля.
— Ты и вправду на это надеешься?
— Я не надеюсь, я знаю. Он обещал Ханне.
Ян сомневается:
— А если все пойдет наперекосяк?
— Все может быть… но мы постарались исключить всякий риск. Нас четверо, я, брат и двое друзей. Предусмотрели все. Я несколько раз приводила брата в «Полянку». Для, так сказать, рекогносцировки.
— Вечером?
— Да.
— Дети его видели.
— Ну да?
— Мира видела мужчину, он стоял около ее кроватки. Так что вы не так уж осторожны, как вам кажется.
— Достаточно осторожны. — Она внимательно смотрит на Яна. — Теперь ты все знаешь. Ты с нами?
— Я? В каком смысле?
— Можешь помочь? Скажем, тому, кто будет стоять на стрёме?
— Не знаю… надо подумать.
Пациенты покидают палаты. Давка в коридорах. И Рами, конечно, тоже выпустят из палаты, как и всех остальных.
На следующее утро у Яна заказано время в домовой прачечной. Он спускается в подвал, раскладывает белье на столе — светлое отдельно, темное отдельно — и загружает две машины. Включает обе и поднимается к себе. По пути ему попадается табличка «ЛЕГЕН», и он останавливается. Не стоит, наверное, больше его беспокоить. Но вдруг он осознает, что Леген ему симпатичен. Сам по себе.
И звонит в дверь.
Не сразу, но дверь открывается.
— Привет! Хотел спросить, как дела.
— Нормально.
Леген не приглашает зайти, но и не уходит.
— Не хотите выпить кофе?
Пора уже хоть чем-то отблагодарить Легена за дважды занятый сахар. Но Леген задумчиво чешет в затылке.
— Темной прожарки? — неожиданно спрашивает он.
Ян растерялся:
— Что?
— Я спрашиваю — зерна темной прожарки?
— Да… думаю, да.
— Тогда хочу.
Он берет с пола пластиковый пакет и выходит на лестничную клетку, будто только и ждал, что его пригласят выпить кофе.
Они поднимаются к Яну.
— Тесновато. — Леген с любопытством осматривает составленную по стенам мебель.
— Это не мое, — вздыхает Ян и идет в кухню.
Через десять минут кофе готов, Леген сидит за столом. Ян достает из шкафа сладкие сухари.
— Как дела с вином?
— Крепкое… крепчает и крепчает.
Интонация довольная. Интересно, сколько ему лет? Наверное, семьдесят или около этого. Он ушел на пенсию года четыре назад. Или пять. Так что наверняка около семидесяти.