"Савмак"
Шрифт:
Эпион спросил у стоявшего рядом Полистрата, кто этот могучий воин.
– Хе-хе! Не правда ли, этот богатырь сразу приковывает взгляд? Это Тинкас - старший царский бунчужный и командир ближних телохранителей царя, охраняющих его покои, любимец Скилура. Самый сильный человек в Скифии, а то и во всей Ойкумене, - не без гордости поведал Полистрат, а его молчун-сын исчерпывающе дополнил отца:
– Это наш скифский Геракл.
Многие на площади не поверили своим глазам, когда увидели "умирающего" царя Скилура, спокойно ехавшего верхом за передовым отрядом своих телохранителей. За старым царём ехали в ряд коленом к колену четверо его сыновей, за ними - многочисленная скифская знать и кибитки царских женщин. На груди и под скулами коней скифских воинов и вельмож колыхались на коротких шнурах от одного, до шести наузов, сделанных, как пояснили Эпиону, из оправленных в золотые, серебряные и позолоченные шаровидные и конусовидные зажимы ярко окрашенных волос убитых ими врагов.
В
Эпион со своим слугой и Полистратом остался на месте, наскоро попрощавшись с Полидемом и Кононом, ушедшими с толпой провожать царя за городские ворота. Когда схлынул народ, Эпион смог спокойно осмотреть статуи эллинских богов и героев - прекрасные копии прославленных скульпторов минувших веков, купленные в самих Афинах и доставленные сюда на личные (и немалые!) средства Посидея, как пояснил боспорскому коллеге почтенный Полистрат, так же, как и Посидей, ежегодно избиравшийся здешней эллинской общиной на жреческую должность. Обойдя вокруг храма, они осмотрели уже поблекшие от времени росписи на стене под портиком, изображавшие сцены эллинских мифов, связанные со здешними краями: Ахилла и Елену Прекрасную на острове Левка, Геракла, пирующего в пещере со змееногой богиней, Ифигению, убегающую с братом Орестом и Пиладом из святилища Артемиды в Таврских горах, скифов, сражающихся с амазонками, и наконец, самого Посидея, преследующего возле гористых таврских берегов на огромной остроносой триере флотилию мелких пиратских кораблей. Затем Эпион выбрал в загородке возле правой, противоположной агоре, стены храма, где под присмотром храмового раба-иеродула содержались жертвенные животные, ягнёнка пожирнее, уплатил за него Полистрату положенную цену в доход храма, и собственноручно перерезал ему горло кривым жертвенным ножом на массивном алтарном камне перед фасадом. Наполнив чашевидное углубление жертвенника дымящейся кровью, Эпион отдал жирную тушку ягнёнка Полистрату, который пообещал горячо молить Зевса-Папая о благополучном возвращении уважаемого Эпиона домой в Пантикапей. Подозвав одного из служивших при храме рабов, он велел ему отнести ягнёнка к себе домой и приказать его именем жене сына Матрии (сам Полистрат был давно вдовец) приготовить из него вкусный обед для нашего боспорского гостя, которого не преминул зазвать в свой дом под этим предлогом.
Войдя в храм, Эпион осмотрел в наосе статую Зевса, освещённую пламенем, горевшим в широкой позолоченной чаше на алтаре у её подножья. Как и стоящие снаружи статуи, это была добротно сработанная уменьшенная копия творения великого Фидия: небесный царь восседал на троне с пучком медных молний в правой руке, держа на левой ладони бронзового орла. Бросив в огонь горсть купленного здесь же конопляного семени, дурманящий дым которого, как уверял Полистрат, весьма приятен здешнему Зевсу-Папаю, Эпион попросил царя эллинских и скифских богов, чтобы его обратная дорога домой в Пантикапей была легка и благополучна. Рафаил, которому ревнивый бог его племени запрещал входить в дома чужих богов, оставался снаружи, бормоча очистительную молитву.
Поскольку обедать было ещё рано, по выходе из храма Полистрат повёл боспорского коллегу прогуляться по скифской столице. Собственно, здесь, кроме царского дворца и агоры, смотреть было особо не на что. Построенный на северном мысу высокого приречного плато, город, повторяя его форму, имел вид почти правильного треугольника. Возведённая из грубо обработанного песчаника над крутым склоном глубокой балки узкая западная стена сходилась у юго-западной башни с высокой массивной южной стеной. Поскольку только с южной стороны подступы к городу были легкодоступны, именно этой стене строители во главе с Посидеем уделили главное своё внимание. Защитить южную стену рвом не было возможности из-за твёрдой скальной породы под тонким слоем грунта, поэтому Посидей сделал эту стену очень толстой - до двадцати шагов в основании!
– сложив её нижнюю часть на два человеческих роста из массивных булыжников на глиняном растворе и ещё столько же надстроив уступом сверху из кирпича. Над крутой, во многих местах отвесной кручей долины Пасиака, спускалась наискосок от юго-восточной до крайней северной башни невысокая, обмазанная растрескавшейся и облупившейся во многих местах глиной кирпичная стена, нужная скорее для того, чтобы какая-нибудь глупая скотина не свалилась с обрыва на крыши раскинувшегося внизу Нижнего города.
Проведя Эпиона и следовавшего за ним по пятам слугу сквозь теснившиеся на пустыре в восточной части города шатры и кибитки охранявших царский город сайев, Полистрат привёл их к нависающей над речным обрывом в самом высоком месте юго-восточной башне. Поднявшись к дозорному на верхнюю площадку, они минут пять любовались с головокружительной высоты на раскинувшуюся
В воротах им навстречу попался Главк, возвращавшийся в город, проводив царя вместе со всеми до развилки за юго-западной башней. Главк передал Эпиону просьбу отца отобедать сегодня вместе с ним. Извинившись перед искренне огорчившимся Полистратом, Эпион отказался от осмотра мавзолея Скилура и зашагал к дому Посидея рядом с конём Главка, у которого не сходила в этот день с лица довольная улыбка. На вопрос о брате, Главк ответил, что тот поехал в усадьбу к своему дружку Лигдамису заливать крепким эллинским вином горечь сегодняшнего утра, - и, не сдержавшись, радостно заржал на всю улицу.
Пригнувшись к шее коня, Главк въехал во двор через распахнутую калитку (один из его слуг, обогнав хозяина, криком предупредил привратника), легко соскочил с коня, которого тут же увёл подбежавший конюх, и приказал тотчас появившемуся из дома Фаннию поставить под навесом пару кресел со столиком, да скорее подать ему и гостю нашего лучшего вина и холодного пива.
Усевшись друг против друга в ожидании задержавшегося у строящейся под его надзором царской усыпальницы Посидея, они принялись неспешно утолять жажду: один - любимым ячменным пивом, другой - разбавленным на две трети водой красным вином. Не удержавшись, Главк радостно выболтал боспорскому гостю, что и как происходило сегодня утром в тронном зале царского дворца. Теперь уж не осталось никаких сомнений: царская булава Скилура достанется Палаку, а три его старших брата останутся ни с чем! Вновь залившись довольным смехом, Главк через Эпиона посоветовал боспорскому царю Перисаду готовить для нового царя скифов хорошие подарки, если он хочет, чтобы отношения между нашими странами и дальше оставались такими же добрососедскими, как при Скилуре.
Наконец вернулся домой Посидей.
Омыв руки и лицо и переменив парадную одежду на лёгкий будничный хитон, хозяин дома прошёл с младшим сыном и гостем в триклиний, куда проворные служанки тотчас внесли с кухни горячий обед.
Вкушая без спешки искусно приготовленные яства, Посидей посоветовал Эпиону не отправляться в дальний путь, на ночь глядя, а провести ещё одну ночь в его доме, а завтра утром выехать на Боспор. Слуги Посидея, теперь уже без спешки, в два дня доставят его обратно во дворец басилевса Перисада. Эпиону ничего не оставалось, как с благодарностью согласиться. Решив этот вопрос, Посидей принялся расспрашивать царского лекаря о том, здоровы ли и благополучны басилевс Перисад и его юный наследник, младший брат басилевса Левкон, его прекрасная супруга и очаровательная дочь, интересовался всё ли хорошо у его многочисленных пантикапейских друзей и деловых партнёров.
Главк, продолжая в душе ликовать в предвкушении предстоящих вскоре счастливых перемен, много с аппетитом ел и пил, почти не слушая скупой рассказ Эпиона о боспорских знакомцах отца. Наконец Посидей насытил своё любопытство и свой желудок и, препоручив гостя заботам сына, отправился на несколько часов в опочивальню, поскольку почти не сомкнул глаз минувшей ночью.
Эпион, не желая быть лишней обузой для Главка, которому, видно, не терпелось поделиться хорошими новостями со своими жёнами, тоже ушёл отдохнуть до вечера в отведённую ему комнату. Рафаила, не упускавшего при случае возможности поблудить с чужими рабынями, нигде поблизости не оказалось. Снисходительно относившийся к маленьким слабостям своего слуги, Эпион не стал его разыскивать, разулся и разделся сам. Привычно заложив руки за голову, он вытянулся голышом на чистой мягкой постели (в доме было, по-прежнему, душно), размышляя над увиденным и услышанным в это богатое впечатлениями утро, и вскоре незаметно задремал...
Наутро, когда наступило, наконец, время отъезда, из плотно зашторенного серыми тучами небесного купола моросил мелкий, как пыль, дождик.
Позавтракав наскоро горячими, только что из печи, лепёшками с душистым таврским мёдом и жирным козьим молоком, Эпион, выйдя со слугой из триклиния, увидел ждавшего его в андроне Посидея. Прежде чем проститься, старик вручил боспорскому лекарю запечатанное воском послание царя Скилура к его господину в плотном кожаном чехле и два тяжёлых кошеля с золотыми монетами: один - от Скилура, другой - от себя. Поблагодарив владыку скифов и его славного друга за щедрый дар и гостеприимство, Эпион спрятал письмо и кошели на дне кованого сундука. Сыновья Посидея так и не вышли проститься с гостем, - в такую рань они ещё спали; зато старый хозяин вместе с Фаннием проводил его аж до калитки.