"Савмак"
Шрифт:
– Не бойся, малыш. Выпей это, и скоро тебе станет хорошо.
И хотя мальчик не понимал эллинскую речь, он покорно открыл рот и дал чужаку со страшными глазами и добрым голосом вылить в него содержимое зелёного стакана. Посадив его на тёплую, чистую скамью, Эпион обхватил чуткими пальцами его запястье с пульсирующей под тонкой кожей кровеносной жилкой и уставился своим парализующим змеиным взглядом в его распахнутые серо-голубые глаза.
Убедившись, что мальчик провалился в крепкий дурманящий сон, Эпион положил его спиной на скамью, и ловкий слуга лекаря привязал накрепко к скамье его вытянутые за голову руки, а затем и ноги поданными дамоновым рабом сыромятными ремнями. Затянув на ногах жертвы последний узел, Рафаил
Линх тем временем по просьбе Эпиона отрезал несколько длинных светлых волосин из пышного хвоста привязанной к задку посидеевой кибитки белой кобылицы. Пока Эпион тщательно мыл в тазике с горячей водой руки, его слуга ловко продел одну из принесенных Линхом конских волосин в ушко тонкой бронзовой иголки.
Линх, Сакон с сыном и Дамон с готовыми к услугам двумя рабами и двумя рабынями, стоя вблизи скамьи, с живым интересом наблюдали за приготовлениями царского лекаря к жуткому лечению. Остальные скифы и немногие находившиеся в этот час на постоялом дворе боспорцы (большинство ночевавших здесь путников выехали за ворота ещё рано утром) обступили тесным кружком скамью с больным мальчиком чуть поодаль. Сидящий на привязи возле дальней кибитки подросток тщётно пытался разглядеть сквозь их ноги, что там делают злые чужаки с его несчастным младшим братом.
Достав из сундука очередной флакон, Эпион вылил немного его содержимого на свою правую ладонь. Сакон тотчас уловил разлившийся в воздухе резкий, хорошо знакомый запах.
– Похоже, это целебная мазь, которой наши знахари исцеляют раны скифских воинов!
– нарушил он царившее до сих пор зловещее, как во время приготовления к кровавому жертвоприношению или необычной казни, молчание.
– Верно, - подтвердил его догадку Эпион.
– Эта скифская мазь - лучшее средство для заживления открытых ран, какое я знаю.
Повернувшись к скамье, лекарь втёр скифскую мазь в кожу в нижней части живота мальчика, после чего старательно растёр её остатками свои ладони и пальцы. Его помощник, бросив иголку и оба конских волоса в тазик с горячей водой, подошёл к сундуку и подал хозяину острый стальной скальпель с ручкой из жёлтой слоновой кости. Эпион опустил лезвие в парующий на углях чугунок и подержал его с полминуты в кипятке.
– Зачем ты кипятишь нож?
– полюбопытствовал Сакон.
– Опыт множества врачей и мой собственный говорит о том, что грязь - самая большая опасность для раны. Грязная рана начинает гноиться, а это почти всегда приводит к смерти. А грязь, как известно, боится огня и кипятка, - охотно пояснил Эпион.
Вынув скальпель из кипятка, он повернулся к скамье. Рафаил уже стоял наготове с вынутыми из сундука длинными тонкими льняными лоскутами для перевязки.
Солнце, успевшее уже взобраться довольно высоко по склону хрустального небесного кургана, как раз выпуталось из череды пасшихся на голубом лугу облаков и залило весь двор ярким, горячим светом.
Эпион сделал быстрый уверенный разрез в правой нижней части живота мальчика. По бедру и паху побежала ручейком алая кровь. Передав окровавленный скальпель помощнику, лекарь раздвинул пальцами левой руки края разреза и стал копошиться пальцами правой в открывшихся там розовых кишках. Быстро найдя, что искал, он вытянул наружу небольшой фрагмент тонкой, покрытой слизью кишки с приросшим к ней, как пиявка, тёмным отростком.
– А вот и источник болезни!
– с торжеством в голосе объявил Эпион.
– К счастью, "червячок" не успел прогнить насквозь и скопившийся в нём гной не растёкся по внутренностям.
Взяв у Рафаила опять скальпель, Эпион отсёк гнилостный отросток от здоровой кишки, бросил его под скамью и закрутил обрезанный край кишки пальцами. Рафаил достал из таза с горячей водой конский волос, окунул его пару раз в кипяток, затем ловко перетянул им обрезок возле самых пальцев Эпиона и надёжно завязал на несколько узлов, будто горлышко винного бурдюка. Обрезав лишний волос у самого узелка, лекарь засунул кишку обратно в полость живота и стянул вместе края разреза пальцами левой руки. Его помощник достал из таза иголку с волосяной ниткой, опять же окунул её три раза в кипяток и подал хозяину. Эпион с ловкостью и проворством опытной швеи заштопал рану на животе мальчика частыми ровными стежками. Обрезав нить, он вернул иглу Рафаилу, который бросил её в тазик. Достав опять из сундука флакон со скифской целительной мазью, лекарь обильно смазал ею льняной лоскут, размером с ладонь. Тем часом его слуга завязал обрезки нити на конце шва и принялся отвязывать от скамьи руки мальчика. Когда Рафаил приподнял бесчувственного мальчика за спину над скамьёй, Эпион наложил на рану пропитанную целебной мазью ткань и туго забинтовал ему живот льняными повязками.
Оба они работали быстро и слаженно, почти без звука, понимая друг друга с полувзгляда; по всему было видно, что проделывать подобные операции им было не впервой.
– Ну, вот и всё! Как-будто всё сделано как надо. Теперь, если не воспротивится этому безжалостная Атропос, малый будет жить, - удовлетворённо произнёс Эпион.
– Уважаемый Дамон, прикажи своим слугам осторожно занести его вместе со скамьёй в мою комнату. Нам придётся задержаться у тебя ещё на день или два.
Впечатлённый увиденным, Сакон спросил, почему же Эпион вот так же не вырезал гнилое место из нутра Скилура? Эпион ответил, что, к несчастью, там гниль уже распространилась по всему нутру, и если её вырезать, царь сразу бы умер. Но и без того Судьба благоволила скифскому владыке, подарив ему, в отличие от этого мальчика, долгую счастливую жизнь.
Сакону оставалось только согласиться. Ещё раз заверив на прощанье, как он рад и счастлив своему знакомству с ним, купец велел своим людям собираться, наконец, в дорогу.
Оставив больного на попечении Рафаила, который опять привязал его руки к скамье, дабы тот, очнувшись от обезболивающего дурмана, не разбередил ненароком свою рану, Эпион отправился вслед за обозом Сакона за ворота - прогуляться и развеяться в окрестностях постоялого двора.
После устроенного в пруду для четвероногой и двуногой скотины водопоя и помывки (Сакон позаботился, чтобы доставленные к Хрисалиску рабы имели "товарный вид"), обоз скифского купца повернул на дорогу, уходящую на юг. И пока был виден с дороги постоялый двор, последний в связке белоголовый подросток всё шёл с обращённым назад лицом, глядя туда, где остался во власти безжалостных, как голодные волки, чужаков его несчастный младший брат...
Принадлежащий нынче Дамону постоялый двор был построен здесь ещё в прадавние времена, вскоре после того, как первые эллинские колонисты основали на далёких северных берегах Эвксина, суровых и холодных, но на удивление плодородных, Пантикапей, Феодосию, Херсонес, и их отважные купцы проложили между ними по диким варварским землям сухопутные дороги. С тех пор он не раз разрушался и сжигался дотла во время варварских набегов, но всякий раз восстанавливался заново предприимчивыми эллинами, как только на смену войнам приходили мирные времена: очень уж в удобном месте он был расположен!
Двор стоял в открытой на север горловине широкой, с пологими склонами степной балки, сползающей с южной возвышенности двумя изогнутыми языками. Совсем рядом земляная плотина, перегородив стекавшие по раздвоенному дну балки ручьи, образовала большой овальный пруд, словно живым зелёным частоколом, обсаженный по краю островерхими, как копья гигантов, тополями. По плотине перебегала через ручей большая Скифская дорога, от которой в нескольких плефрах восточнее ответвлялась на юг вдоль восточного склона балки дорога на Феодосию.