"Савмак"
Шрифт:
Сотник Ториксак, присутствовавший вместе со своим тысячником Асхаром на недавнем собрании в царском дворце, был не из тех, кому легко можно развязать язык несколькими чашами дармового неразбавленного вина, чтобы он безоглядно молол им перед жадными до чужих тайн ушами чужеземцев, но тут он счёл своим долгом возразить Каллиаду:
– Не знаю, может для вас, греков, рушить свои клятвы обычное дело, но у нас, скифов, это не принято. Можете не сомневаться: сыновья царя, сайи, вожди племён и все воины беспрекословно исполнят предсмертную волю Скилура и поднимут на шкуре белого быка Палака.
– И прекрасно!
– воскликнул довольный решительным утверждением сотника сайев Агасикл.
– Конечно, для нас, эллинов, наверное, было бы лучше, если б преемником Скилура стал Лигдамис, но Главк нас уверил, что молодой Палак будет наилучшим повелителем для скифов и благожелательным соседом для Херсонеса и Боспора.
– Ещё бы!
– заметил, скривив в ухмылке тонкогубый рот, Каллиад.
– А тебе, сотник, кто из сыновей Скилура больше всех по нраву?
– По мне, все они хороши, все - крепкого царского корня, - дипломатично ответил Ториксак, - и если бы сам Скилур не указал на Палака, я бы затруднился с выбором.
– Давайте же выпьем полные чаши до дна за то, чтобы царствование Палака было таким же долгим и счастливым, как у его великого отца!
– тотчас предложил разгорячённый вином Агасикл, и наполнил до краёв алой струёй из висевшего у него на плече козьего бурдюка подставленные чаши Ториксака и Каллиада.
После того, как все трое осушили чаши во славу будущего царя, Агасикл, напустив на себя таинственный вид, вдруг объявил:
– А я знаю, почему старый царь выбрал именно Палака!
– Потому, что у скифов в обычае оставлять почти всё имущество младшему сыну?
– предположил Каллиад.
– Нет! Не только поэтому, - покачал головой Агасикл, оголив в самодовольной ухмылке два ряда ровных белых зубов.
– Своим выбором старый царь ещё раз показал свой недюжинный, как для вар...
– Развязанный хмелем язык едва не довёл Агасикла до беды, но ехавший справа более трезвый Каллиад вовремя ткнул его в бок кулаком.
– Я хотел сказать, царь скифов, в который уже раз, явил всем свой необычайный ум и великую мудрость! Да-да! Вспомните: ведь старшие его сыновья - наполовину сарматы, третий сын Лигдамис - полуэллин, и только младший Палак - чистокровный скиф. Если бы Скилур, предположим, объявил своим наследником старшего сына Марепсемиса или Лигдамиса, то многие вожди и воины могли бы этому воспротивиться и отдать свои голоса за чистокровного скифа Палака. Тогда бы между братьями могла разгореться вражда, борьба за власть и даже губительная для государства междоусобная война. Но указав своим наследником Палака и связав его братьев клятвой повиновения, Скилур мудро предотвратил такое развитие событий после своей смерти.
– А ведь похоже на то! Должно быть, ты прав - это так и есть!
– подивился неожиданной прозорливости друга Каллиад. Ториксак же, прежде как-то не задумывавшийся о мотивах царя Скилура (вернее, как и большинство его приятелей сайев, полагавший, что старый царь выбрал преемником младшего сына под влиянием любимой жены Опии - его матери, и вождя сайев Иненсимея - его дяди) поглядывал теперь на ехавшего справа быстро опьяневшего грека с куда большим, чем прежде, уважением.
Тем временем, за выпивкой и разговорами они незаметно добрались до второй пересекавшей их путь реки, гораздо шире и многоводнее предыдущей. Впрочем, когда в Таврских горах не было дождя, переправа через протекавшие по Скифии реки не представляла никакого труда: почти везде можно было перебраться с берега на берег, не замочив брюха коней и днища телег.
За широким, покрытым мелкой галькой речным перекатом, над обрывистыми склонами вытянутой вдоль русла с юго-востока на северо-запад горы виднелись жёлто-серые зубчатые стены и башни каменной скифской крепости. Река, называвшаяся Хабом, дала своё имя и крепости и осевшему вдоль её берегов от лесистых таврских гор до греческого моря скифскому племени. Вильнув сразу за переправой налево, дорога взбиралась по узкой изогнутой балке между Хабеем и ближайшим с восточной стороны холмом на береговую возвышенность. Обогнув Хабей с юга, дорога пересекала большое селище, разбросанное вдоль южного и западного склонов крепостной горы, и убегала между сжатыми, превращёнными в выгоны нивами дальше на юго-запад по волнистой, клиновидно сужающейся долине, зажатой между пологими, поросшими лесом горными отрогами на востоке и юге и вздымающейся уступами с западной стороны, как гигантская лестница в небо, высокой, изогнутой, серо-буро-зелёной стеной обширного плато.
Родное племя сотника Ториксака было самым южным из скифских племён, владея холмистыми степями в юго-западном углу Таврийского полуострова, по соседству с греческим Херсонесом.
После вынужденного - под натиском превосходящих сарматских сил - ухода большей части скифских племён из необъятных северных степей в низовья Донапра и в напоминающий тесный узкогорлый кувшин Таврийский полуостров, который здешние греки ещё называли, будто в насмешку, "Большим Херсонесом" (другая, меньшая часть скифов бежала от сарматских стрел и мечей ещё дальше - аж за широкий, болотистый Донай,
Меньше чем через три фарсанга большая дорога привела Ториксака и его херсонесских попутчиков от Хабея к другой скифской крепости Таване - племенному центру напитов. Если стены Хабея имели форму ромба, то Тавана лежала на макушке вытянутого с северо-востока на юго-запад холма длинным, узким прямоугольником. Её высокие, сложенные, как и Хабей, из жёлто-серого известняка зубчатые башни и стены стали видны ещё на полпути от Хаба. Гора с крепостью высилась над узким мелководным руслом небольшой речушки Таваны, давшей столице напитов название, неподалёку от её впадения в Харак. Пространство между длинным и очень крутым юго-восточным склоном горы, на котором щипали траву десятки домашних коз, и правым берегом речки Таваны, занимало пригородное селище из нескольких сотен небольших глинобитных домиков, юрт, кибиток, хозяйственных построек и тесных двориков, огороженных плетнями или лёгкими жердевыми заборами. Большая дорога, которую напиты и хабеи называли Херсонесской или Неапольской - в зависимости от того, куда направлялись, - пролегла ровно посередине селища, образуя широкую прямую центральную улицу, вдоль которой тесно лепились в сторону горы и в сторону ровчака крытые камышом и соломой дома и дворы простых скифов, разделённые десятками узких, извилистых, грязных проулков. За серым от множества обсевших его домашних гусей и уток ручьём, до вздымавшихся застывшими зелёными валами не далее как в фарсанге гор, раскинулся вытоптанный луг, на котором под присмотром юных пастушат и больших, лохматых, гавкучих собак паслись принадлежащие жителям Таваны отары неприхотливых овец, пёстрые стада коров и табунки лошадей. Южнее, по обоим берегам реки Харак, виднелись разделённые межами неровные прямоугольники сжатых полей, превращённых до будущей весны в выгон для многочисленного, дававшего земле живительный перегной, а людям топливо, скота.
Перед въездом в селище со стороны Неаполя и Хабей от большой дороги уходила вправо по пологому с этой стороны склону (три других склона горы были весьма крутыми и неподступными) дорога к единственным воротам, зажатым между двумя квадратными башнями на середине короткой, не длиннее сотни шагов, северо-восточной стены, под которой склон перерезал неглубокий, заросший бурьянами, колючим шиповником и ежевикой ров.
Обменявшись на прощанье с херсонесскими купцами дружескими рукопожатиями и добрыми пожеланиями, Ториксак со своими двумя кибитками и десятком воинов свернул к крепости. Прогрохотав копытами и железными ободами по перекинутому через ров к воротам узкому бревенчатому мосту, огороженному с боков кривыми жердями, отряд Ториксака шагом въехал в Тавану.
Четверо молодых стражей в лёгких кожаных доспехах, застыв навытяжку возле распахнутых вовнутрь толстых, дубовых, оббитых железом воротных створок, восторженно отсалютовали сотнику сайев - сыну своего вождя - ударами копий о щиты. Дружески улыбнувшись в ответ и приветственно вскинув правую руку, Ториксак без задержки поехал дальше в направлении второй поперечной стены, делившей Тавану на две примерно равные половины. Эта передняя часть крепости представляла собой заросший травой пустырь, полого поднимавшийся на четыре сотни шагов к разделительной стене, на котором паслись без присмотра кони и козы, задумчиво жевали жуйку коровы и телята, копошились в пыли куры, валялись свиньи, бегали стаями и лежали в тени под высокой крепостной стеной собаки. Единственным сооружением здесь был сложенный из вязанок хвороста в центре пустыря высокий курган с небольшим деревянным помостом на вершине, в котором торчал рукоятью вверх длинный железный меч, - племенное святилище бога войны Ария. В случае вражеского нашествия, эта половина крепости должна была стать убежищем для жителей пригородного селища, их скота и домашнего скарба. Впрочем, за 25 прожитых Ториксаком лет такого не случалось ещё ни разу.