"Савмак"
Шрифт:
Долго ждать не пришлось; вскоре из соседнего двора через калитку в стене, с самодовольной улыбкой счастливого отца на тонких бледных губах, явился Скиргитис, неловко держа перед собой пухлого, розового, голого младенца, - чтобы все сородичи увидели и удостоверились: он с женой породил для их славного рода будущего воина.
Следом за мужем, сияя белозубой улыбкой на красивом тонком лице и ярким, обшитым с головы до пят золотом, самоцветами и жемчугами нарядом, плыла, плавно покачивая округлыми бёдрами, 17-летняя Иктаза. За нею важно ступали младшие братья Скиргитиса, исполняя роль оруженосцев новорожденного племянника: Сакдарис нёс копьё и щит с золотой бычьей головой в середине, Апафирс держал перед собой драгоценный горит с луком и стрелами,
Первым делом Скиргитис поднёс сына к стоявшим ближе всех к калитке отцу Октамасаду, дяде Скилаку и вождю хабеев Госону, племянницей которого (дочерью его давно ушедшего к предкам младшего брата Фарзоя) была Иктаза.
– Молодец, дочка! Славного воина нам родила!
– похвалил зардевшуюся от удовольствия племянницу вождь Госон и с умильной улыбкой пощекотал осторожно толстым пальцем испуганно таращившего голубые глазёнки малыша, после чего положил в подставленный Иктазой, расшитый красочными цветами передник свой подарок - маленький акинак в золотых ножнах, с изящной костяной ручкой в виде хищно оскалившейся пантеры. Октамасад бросил в подол невестки маленькую плёточку с обёрнутой в золотую фольгу рукоятью, а Скилак - золотую детскую чашечку.
Родители с младенцем и оруженосцами медленно двинулись дальше вдоль выстроившихся под навесом дома родичей, с благодарностью принимая сыпавшиеся как горох поздравления, добрые пожелания и подарки: расшитые яркими узорами детские кафтанчики, рубашечки, украшенные рельефными золотыми бляшками башмачки, шапочки, пояски, греческие золотые монеты, перстеньки, игрушки...
– Живи до глубокой старости!
– Не болей, процветай вместе с родом!
– Пусть мужает мальчик!
– Пусть становится самостоятельным!
– Пусть храбростью и красотой походит на отца и мать, а силой и богатством - на деда!
– Пусть до старости ни разу не захворает!
– Пусть он будет строен, как тростник, растущий в чистой воде!
– Красив, как водяная лилия в пруду!
– Пусть вечно будет здоров и богат!
Дойдя до конца ряда, где стояли неженатые парни и девушки, Иктаза унесла подарки в переполненном подоле в дом свёкра, а Скиргитис вынес сына на середину двора и поставил на ножки в центре расстеленного там ковра. За ним проследовали десятка полтора молодых женщин, мечтавших забеременеть, и расселись в кружок вокруг малыша и его отца. Через минуту Иктаза вынесла из дома широкое, круглое, расписное деревянное блюдо с ручками в виде утиной головы и хвоста, на котором была горкой наложена политая мёдом просяная каша с воткнутой сверху деревянной ложкой, и поставила его в центре ковра возле ножек сына. Шествовавшая следом за ней матушка Госа протянула Скиргитису железные ножницы. Взяв их, Скиргитис звучно объявил:
– Нарекаю своего сына славным именем его деда Октамасада! Пусть сбудется на его веку всё то, что вы ему пожелали!
Под одобрительный гул стоявших вдоль фасада октамасадова дома родичей отец начал состригать с макушки сына белые, мягкие, как пух, волосики и бросать их в кашу, которую Иктаза, присев напротив, тщательно перемешивала на блюде длинной ложкой. Закончив стрижку, Скиргитис вернул ножницы бабушке Госе и вынес сына из круга женщин. Отступила на край ковра и его жена с улыбкой на полных губах и ложкой в руке.
– Начинайте, дети!
– скомандовала Госа.
Обсевшие блюдо женщины с превеликой поспешностью принялись расхватывать горстями сладкое кушанье и отправлять его в рот: по бытовавшему среди скифов и сарматов поверью, те, кому посчастливится съесть вместе с просом волосы с первой стрижки младенца, вскоре непременно зачнут собственное дитя. Не прошло и минуты, как на широком блюде не осталось ни зёрнышка, ни волоска. Скиргитис передал сына на руки матери, наклонился над опустевшим блюдом и, как мог резко, крутанул его за утиный клюв. Все женщины, сидя тесным кружком на своих местах, с вожделением
После того, как довольные молодые женщины встали с колен и покинули центральный ковёр, Скиргитис на правах хозяина пригласил дорогих родичей рассаживаться.
Оба вождя, Октамасад, их старшие женатые сыновья, седовласые старейшины расселись на самой почётной стороне - спиной к фасаду дома, лицом - к открытым на площадь воротам. С правой стороны от них уселись женщины с малыми детьми, слева - девушки, напротив отцов, спиной к воротам - неженатые парни и подростки, не имевшие права по прадавним скифским обычаям пировать за одним столом с воинами, пока не прольют кровь первого врага. На центральном ковре сели лицом к родителю и вождям хозяева празднества - Скиргитис и его жена, поспешившая запеленать своего только что обретшего имя сына в золотую заморскую парчу и, как только он захныкал, без всякого стеснения (здесь все свои, все родные!) обнажила грудь и сунула ему в ротик набухший молоком тёмно-коричневый сосок.
Жёны и дочери хозяина усадьбы, а также рабыни и вольные служанки принялись проворно разносить и расставлять перед гостями обильные кушанья: наложенную горками на широких тарелях и мисках варёную, тушеную, жареную конину, баранину, говядину, свинину, зайчатину, оленину, домашнюю и дикую птицу (младшие сыновья Октамасада и Скилака вернулись со вчерашней охоты не с пустыми руками!), с солью и острыми приправами, а также варёные бобы, гороховые, тыквенные, просяные, гречневые каши, пироги с мясной, творожной, маковой и капустной начинкой, горки ячменных и ржаных лепёшек, нарезанные ломтями белые пшеничные караваи и ещё многое другое, отчего у гостей обильно текли слюнки и жадно разбегались глаза. Следом за яствами принялись разносить пузатые золотые, серебряные, медные, бронзовые и расписные глиняные кувшины с дорогими греческими винами, скифским ячменным пивом и квасом, хмельным бузатом из перебродившего кобыльего молока. Около сотни гостей вместе с усевшимися на свои места жёнами и дочерьми Октамасада уже вовсю ели и пили во здравие нового члена рода и его родителей, а служанки продолжали носить от горячих очагов и печей этого и соседних дворов всё новые и новые блюда и кувшины...
Савмак уселся, конечно же, рядышком со своим лучшим другом Фарзоем, старшим его всего на полгода. Слева от Савмака сидел его младший брат Канит со своими друзьями - младшим братом Фарзоя Метаком и Сакдарисом. Каждый из них страстно мечтал обзавестись поскорее скальпами врагов, стать настоящими полноправными воинами и мужьями своих восхитительных невест, то и дело бросая завистливые взгляды на Скиргитиса, который был всего-то на год старше Фарзоя, а уже обзавёлся красавицей-женой и сыном. Год назад Скиргитису посчастливилось убить в ночной схватке тавра; эти лесные разбойники, спускаясь по ночам со своих недоступных гор, частенько промышляли воровством скифского скота и девушек. Отец тотчас женил его на давно просватанной за него в роду вождя хабов невесте, и вот три месяца назад, на исходе весны, та подарила ему первенца.
– Скиргитис дал сыну имя своего отца, а я назову своего первенца именем Атея - самого могучего и великого из скифских царей, - шепнул быстро захмелевший Савмак в самое ухо Фарзою, не сводившему зачарованных глаз с сидевшей в каких-то пяти шагах справа наискосок (он нарочно сел к ней поближе) своей златокосой, синеглазой невесты.
– Доброе имя, - одобрил Фарзой.
– Я же назову своего первого сына Савмаком - клянусь Папаем!
Савмак благодарно стиснул плечо друга:
– Второго сына я назову в честь отца Скилаком, а уж третьего - непременно, Фарзоем!