"Савмак"
Шрифт:
Увидя вышедших из дома хозяина постоялого двора и боспорского лекаря, купец с сыном неспешно пошли им навстречу в одних только холщовых штанах и мягких полусапожках-скификах. Следом молодой слуга нёс их белые льняные рубахи и широкий, расшитый по краям алыми птицами рушник.
Окинув по привычке быстрым внимательным взглядом располневшую, слегка сутулую фигуру скифского купца, с большим шаровидным животом, широкими женскими бёдрами, толстыми ногами и руками, Эпион предположил, что тому лет сорок-сорок пять. Большая продолговатая голова, короткие, зачёсанные назад светло-каштановые, с рыжеватым отливом волосы, такого же цвета усы и широкая, аккуратно подстриженная борода, плоское овальное лицо с большим, скошенным назад лбом, прорезанным во всю ширину тремя глубокими волнистыми морщинами, пухлые жёлтые мешки под усмешливо прищуренными глазами, мясистый, раздвоенный на розовом кончике нос, большие оттопыренные уши - все эти черты шедшего навстречу купца имели мало общего с обличьем типичного скифа. Следовавший в шаге за его правым плечом тонкий, стройный юноша с падающими на спину светло-русыми волнистыми волосами, куда больше напоминал скифа, должно быть, унаследовав по большей части черты матери-скифянки, но большой прямой рот с тонкими бледно-розовыми губами и хищный прищур карих овальных глаз, не оставляли сомнений, что он сын своего отца.
Часто наезжая с товаром на Боспор, Сакон отлично знал все постоялые дворы и их владельцев на большой дороге между приграничной Феодосией и Пантикапеем. После взаимных дружеских приветствий, Дамон представил Эпиону знатного скифского скептуха и богатого купца Сакона, торгового партнёра самого Хрисалиска. Сакон же, в свою очередь, познакомил их с одним из своих младших сыновей - тринадцатилетним Кадуином, впервые отправившимся с отцом в дальнюю торговую поездку.
– Очень, очень рад наконец познакомиться со знаменитым врачом самого боспорского басилевса!
– воскликнул Сакон, широко улыбаясь и тряся обеими руками правую руку Эпиона.
– Мне уже всё рассказал десятник Линх. Как жаль, что нашему царю Скилуру ничем нельзя было помочь. Увы! Лекарство от старости известно только богам.
– Надеюсь, что когда-нибудь найдётся новый Прометей и откроет людям тайну бессмертия, - возмечтал Дамон.
– Ну уж нет! Это пошло бы только во вред людскому роду, - возразил Сакон.
– Ведь тогда людям придётся перестать плодить детей, иначе Земля очень скоро переполнится! Думаю, мудрые боги никогда не допустят этого.
Эпион согласился с Саконом и высказал похвалу его безупречному, без малейшего акцента эллинскому языку. Польщённый Сакон пояснил, что он - сын знатного скифа и эллинки, и оба языка - отцовский и материнский - для него в равной степени родные с детства. Ещё раз высказав на прощанье свою радость знакомству с Эпионом, Сакон с сыном и слугой завернули к отхожему месту.
Подойдя, наконец, к своей кибитке, из которой нетерпеливо выглядывал удобно устроившийся в своём углу, облокотясь на хозяйский сундук, Рафаил, Эпион стал прощаться с гостеприимным хозяином (плату за предоставленный кров и ночлег для себя, всех своих людей и лошадей он, как и положено, уплатил вперёд ещё вечером старшему сыну Дамона, встречавшему вчера вместо отца поздних гостей).
В это время двое саконовых слуг раздавали скудный корм привязанным к дальней кибитке пленникам, которым скифы не развязывали руки (так с ними меньше хлопот) ни для еды, ни для оправки. Одна тонкая ячменная, размером с ладонь, лепёшка утром и одна вечером, да ещё брошенные иногда охранниками, как собакам, обглоданные кости, - вот и вся их еда на целый день: Сакон не баловал свой двуногий скот обильной едой перед продажей, зная, что самый богатый грек Феодосии Хрисалиск, по заказу которого он доставил из низовий Борисфена-Донапра свой товар, его в цене не обидит. Воды своим пленникам скифы не дали вовсе: как и вчера вечером, те по выходе напьются вместе с лошадьми из расположенного неподалёку от постоялого двора пруда.
Голодные пленники и полонянки в один миг проглотили свою скудную пищу. Только страдавшему животом мальчишке еда не лезла в горло: он протянул свою лепёшку старшему брату. Но тот, пересилив собственный лютый голод, заставил младшего съесть помаленьку эту лепёшку самому, иначе у него не хватит сил продержаться на ногах до вечера, и скифы его прирежут на дороге, как павшую лошадь. Но едва несчастный через силу проглотил по кусочкам свою лепёшку, как тутже изрыгнул её обратно. Услыхав, как его рвёт, Эпион, уже занесший было ногу на выступающий из днища кибитки в виде подножки край доски, вновь опустил её на землю и, повернув голову, стал глядеть на корчившегося на четвереньках, изрыгая на землю облитые желчью хлебные крошки, белоголового мальца.
Дождавшись, когда Сакон с сыном, слегка ополоснув водой руки и лица, надели чистые туники и неспешно вернулись к своим кибиткам, Эпион обратился к купцу:
– Почтенный Сакон! Один из твоих рабов - вон тот мальчик - поражён смертельным недугом. Его у тебя никто не купит: через два-три дня он умрёт в ужасных муках. Но я готов купить его за одну драхму.
– Но зачем же тебе раб, который вот-вот умрёт?
– искренне удивился Сакон.
– Я попытаюсь его вылечить.
– Ты же только что сказал, что его болезнь смертельна!
– Да, это так. Я не пытаюсь тебя обмануть, уважаемый Сакон. Мальчишка действительно обречён, если не начать его лечить немедленно.
– Так вылечи его! А я заплачу тебе драхму, - ответил хитрому лекарю своим предложением скифский купец и рассмеялся, довольный, что не дал себя так легко провести.
Но Эпион отрицательно покачал головой:
– Вылечить его совсем не просто. Если я правильно поставил диагноз, у мальчика загноился маленький червеподобный отросток в животе. Мне нужно будет разрезать ему живот, отыскать среди кишок этот гнойник, отрезать его и снова зашить. Это обойдётся тебе дороже стоимости самого сильного из твоих пленников. К тому же, существует немалый риск, что после такой операции мальчик всё равно умрёт. Я же, если это случится, всё равно приобрету полезный врачебный опыт: снова разрежу его и попытаюсь понять почему он умер, в чём моя ошибка. Полагаю, эти знания стоят серебряной драхмы, ты же, уважаемый Сакон, ничего не потеряешь.
– Ну, хорошо!
– внял доводам лекаря Сакон.
– Я отдам его тебе даром, но с условием, что ты позволишь мне и моему сыну поглядеть, как ты будешь его ре... лечить.
Эпион не имел ничего против: он намерен оперировать больного прямо здесь во дворе, и смотреть на это могут все, кто пожелает. Он всё же заставил Сакона взять у него драхму за больного раба, пояснив, что по бытующему среди врачей поверью, бесплатное лечение часто выходит неудачным.
– Уважаемый Линх. Прикажи распрягать лошадей, - попросил Эпион сидевшего верхом десятника.
– Сегодня мы никуда не едем.
Громко вздохнув, Рафаил нехотя полез вместе с лекарским сундуком из кибитки обратно, а Эпион отправился с Дамоном на поиски подходящего для операции стола или скамьи и прочих необходимых ему вещей.
Один из саконовых скифов отвязал больного мальчика от общей верёвки, и Рафаил повёл его к чану с водой. Сбросив с него его зловонную одежонку и брезгливо отшвырнув её ногой куда подальше, Рафаил, не жалея воды, омыл с головы до ног всё его щуплое, исхлёстанное плетью, кишащее паразитами тельце. Вытерев насухо полотенцем, Рафаил повёл его голого, крепко держа за плечо, на середину двора, куда двое дамоновых рабов уже вынесли из дома высокую скамью, а рабыни принесли с кухни чугунок с кипятком, жаровню с горячими углями из печи, большой кувшин холодной воды, табурет и небольшой медный таз. Поставив чугунок на угли, рабыня по приказу Эпиона зачерпнула глиняной кружкой кипяток и ошпарила поверхность скамьи. Вложив руку мальца, оцепеневшего от ужаса при виде этих приготовлений к пыткам, в жёсткую ладонь одного из дамоновых рабов, чтоб не убежал, Рафаил перенёс поближе лекарский сундук.
Открыв сундук висевшим у него на шее затейливым ключом, Эпион достал из него небольшой стакан из толстого зелёного стекла и осторожно нацедил в него немного вязкой мутной жидкости из одной из продолговатых алебастровых бутылочек с непонятными надписями чёрной тушью на боках, которых, как заметил стоявший с сыном поблизости Сакон, стояло в ячейках сундука не меньше двух десятков. Отдав сосудец Рафаилу, который плотно заткнул его деревянной пробкой и поставил обратно в ячейку, Эпион шагнул со стаканом к белому от страха мальчику, который, должно быть, решил, что в зелёном стакане яд. Гипнотизируя его взглядом своих неподвижных чёрных глаз, лекарь обратился к нему успокаивающим, ласковым голосом: