"Савмак"
Шрифт:
Посидеева кибитка подкатила к реке Бик во главе обоза и, погрузившись по днище в прозрачную медленную воду, вслед за десятником Линхом, вознаграждённым при расставании Саконом за его важные новости серебряной греческой драхмой, первой выехала на боспорский берег. Здесь Линх придержал коня, пропуская опять кибитку вперёд, и, увидев, что солнце уже наполовину спряталось за зазубренную спину гигантской зелёно-бурой ящерицы, окаменевшей по воле богов на берегу Великого Полуденного моря между Феодосией и Херсонесом, приказал вознице наддать ходу, чтобы поспеть до темноты к постоялому двору, до которого отсюда было ещё около двух фарсангов.
На другое утро Эпион проснулся от громкого петушиного крика в тесной
Услышав, как громко скрипнул под надумавшим вставать хозяином расшатанный топчан, Рафаил перестал высвистывать носом, раскрыл глаза и первым делом заглянул под свисавшую с ложа медвежью шкуру: на месте ли драгоценная царская упряжь? Затем сел на своей овчине, опершись спиной о грязно-жёлтую глиняную стену, и сладко зевнул во весь огромный рот. Эпион молча сунул ему по очереди босые ступни, на которые ещё не до конца проснувшийся раб, почти наощупь, заученно-быстро надел и застегнул серебряными пряжками кожаные сандалии, после чего поднялся и помог хозяину облачиться в дорожный хитон.
Подойдя к двери, Эпион отодвинул тонкий железный засов и вышел на широкий квадратный двор придорожной гостиницы. Всю его южную сторону занимал вместе с хозяйственными постройками двухэтажный дом хозяина Дамона, а три другие стороны составляли длинные одноэтажные строения, разделённые на десятки крохотных гостевых комнат. Посередине северной стороны зиял широкий проём открывавшихся с первыми солнечными лучами въездных ворот, за которыми неподалёку пролегала большая дорога. Вдоль всех четырёх стен внутри двора тянулся широкий навес на выкрашенных коричневой краской деревянных столбах, с наклонённой вовнутрь черепичной крышей, являвшейся продолжением крыши примыкавших строений. Каждую вторую пару столбов соединяли на уровне пояса прочные перекладины, служившие коновязью для лошадей заезжих путешественников.
Выйдя вслед за хозяином и продолжая раз за разом судорожно зевать, Рафаил вынес свёрнутую медвежью шкуру и уложил её обратно в стоящую напротив двери кибитку, затем перенёс туда же из-под кровати царскую упряжь и сундук хозяина.
Два местных петуха - красно-жёлтый и серо-чёрный - продолжали поочерёдно голосить в разных концах двора, привычно соревнуясь, кто звонче поприветствует поднимавшееся из настеленных на горизонте пухлых кремово-розовых подушек дневное светило.
Слева от посидеевой кибитки стояли в ряд пять повозок вчерашнего купца, дотащившихся сюда уже затемно. Возле дальней из них, на усыпанной битой керамикой, истоптанной копытами, загаженной навозом и всяким сором земле, сбившись в кучки по разные стороны кибитки, беспокойно спали на привязи пленники и полонянки, которым уже не сегодня-завтра предстояло предстать перед покупателями на феодосийском рынке.
Посидеевы и саконовы охранники, которые все друг друга знали, а некоторые были в близком или дальнем родстве, несмотря на то, что полночи не спали, сперва делясь за общим ужином новостями, а потом поневоле прислушиваясь к доносившимся из саконовой кибитки женским вскрикам и стонам, с рассветом были уже все на ногах, чистили и кормили лошадей. Сакон же с сыном всё ещё спали в передней кибитке в объятиях мягкотелых полонянок.
Пока Рафаил переносил из комнаты в кибитку вещи, Эпион разыскал в дальнем углу хозяйского хлева отхожее место. Когда минут через пять-шесть он вышел оттуда облегчённый, верный Рафаил успел умыться и ждал господина у входа в поварню с другой стороны хозяйского дома, возле стоящего там на низенькой четырёхколёсной тележке большого медного чана с водой. Полив хозяину из деревянной кружки на руки и шею, Рафаил подал ему мятое льняное полотенце и поспешил в отхожее место.
Направившийся было после умывания к своей кибитке, Эпион был перехвачен хозяином постоялого двора Дамоном. Это был маленький, кругленький, подвижный человечек лет пятидесяти, одетый в полотняную рабочую тунику коричневого цвета. Сияя широкой мелкозубой улыбкой на круглом румяном лице, обросшем короткой, рыжей, курчавой бородой, он мячиком подкатился к важному гостю с пожеланием доброго дня и просьбой оказать величайшую честь его дому, позавтракав в кругу его семьи. Эпион стал отказываться, уверяя, что по утрам не ест и должен поскорее трогаться в путь, но Дамон был так настойчив в своём желании услужить домашнему врачу горячо обожаемого басилевса, что Эпион, уже подойдя с ним к своей кибитке, в конце концов, уступил.
Обиходив лошадей, воины Линха уселись завтракать. Эпион попросил десятника быть готовым к отъезду через полчаса.
Царский лекарь уже собирался последовать за обрадованным хозяином в его гостеприимный дом, когда его внимание привлекли доносившиеся от дальней кибитки тонкие сдавленные стоны кого-то из пленников. Бросив взгляд в ту сторону, он увидел лежавших чуть в стороне от остальных, насколько позволяла опутавшая их запястья верёвка, двух братьев-подростков. Старший держал голову младшего у себя на груди, зажимая ладонью его рот, из которого рвались наружу болезненные стоны, и что-то нашептывал ему в самое ухо, должно быть, уговаривая потерпеть и не тревожить своими криками сон других пленников. Хоть утро было отнюдь не прохладным, младшего мальчишку бил озноб. Узкое, серое лицо его было искажено страданьем, а связанные руки прижаты к животу, должно быть, раздираемому невыносимой болью.
Извинившись перед опешившим Дамоном, Эпион неожиданно направился к чужим пленникам. Дамон последовал за ним.
Присев на корточки возле подростков, заклякших при его приближении от страха в ожидании побоев, Эпион положил ладонь на горячий лоб младшего мальчика, глянул в его расширенные болью, тёмные зрачки. Убрав ладонь старшего брата от его лица, жестами и мимикой он попросил больного открыть рот и высунуть язык и удовлетворённо кивнул, мельком взглянув на его покрытый белым налётом, сухой язык. Оторвав его тонкие ручонки от живота, Эпион, брезгливо сморщившись, задрал на грудь его замызганную, провонявшую мочой и калом рубаху (штанов на нём не было) и стал ощупывать ловкими сильными пальцами его впалый живот. Когда мальчишка, после несильного надавливания в правой нижней части живота, громко вскрикнул от пронзительной боли, разбудив таки тех пленников и полонянок, кто ещё спал, лекарь опять удовлетворённо кивнул и встал на ноги.
Удовлетворив своё профессиональное любопытство, Эпион, направился вместе с Дамоном к его дому, тщательно вымыл руки возле чана с водой (сам Дамон услужливо поливал ему из больной глиняной кружки), вытер их тотчас вынесенной дамоновой рабыней из поварни чистой утирачкой и вошёл об руку с хозяином в андрон его дома.
Выйдя через полчаса, лекарь увидел, что его кибитка, как и обещал десятник Линх, запряжена, а весь десяток, сидя на конях, ждёт команды трогаться в путь.
Возле соседней кибитки лениво потягивался и чесал ногтями голую волосатую грудь и подмышки наконец-то выспавшийся скифский купец - хозяин обоза и пленников. В отличие от Эпиона, ему сегодня спешить с отъездом было незачем - до Феодосии отсюда рукой подать. Рядом с купцом сладко зевал спросонок его юный сын, днём помогавший отцу в торговых делах, а по ночам усердно учившийся у заботливого родителя, как нужно усмирять и объезжать полонянок.