Счастье - это теплый звездолет (Сборник)
Шрифт:
— Вы в каком агентстве?
Она уступает без борьбы:
— Всего лишь в Управлении общих служб, в архиве.
Так я и думал. Все эти миссис Парсонс из канцелярий, бухгалтерий и отделов кадров. Попросите миссис Парсонс принести список внешних контрактов за 1973 год. Выходит, Юкатан теперь в списке популярных туристических мест. Только этого не хватало…
— Значит, вы знакомы со всеми скелетами в шкафах, — натужно шучу я.
Она смущенно улыбается и встает:
— Уже темнеет, не правда ли?
Пора возвращаться в самолет.
Стая ибисов кружит над
Женщины отходят пописать за хвостовую часть. Я слышу, как одна оступается и слабо вскрикивает. По возвращении миссис Парсонс спрашивает:
— Капитан, можно мы ляжем в гамаке?
Губы Эстебана растягивает недоверчивая ухмылка. Я напоминаю женщинам о дожде и москитах.
— У нас есть репеллент, и нам нравится свежий воздух.
Воздух звенит от кровососов, и с каждой минутой становится холоднее.
— А еще у нас есть плащи, — бодро добавляет младшая.
Дело ваше, дамы. Опасные самцы удаляются в сырую кабину. Сквозь ветер я слышу, как время от времени женщины пересмеиваются, отлично устроившись на своем продуваемом всеми ветрами птичьем насесте. Какой-то болезненный пунктик. На свете не найдется человека с менее угрожающей наружностью, чем моя. Незаметность долгие годы служила мне хорошую службу. А может, дело в Эстебане? А может, они правда помешаны на свежем воздухе… Сон приходит ко мне в реве невидимых дизелей за внешней границей рифа.
Ветреный нежно-розовый рассвет встречает нас жаждой. Сияющий ломтик солнца возникает из моря, чтобы тотчас скрыться в облаках. Пока я вожусь с удочкой, дождь припускает дважды. Завтракаем мы сырой барракудой, по длинному узкому куску на каждого.
Женщины продолжают удивлять выдержкой и готовностью помочь. Под руководством Эстебана они сооружают из части капота бензиновый сигнальный маяк, на случай, если мы услышим самолет. Однако в небе ничего, кроме гула невидимого борта, который летит в сторону Панамы. Сухой горячий ветер несет коралловый песок. Этот песок у нас уже везде: в одежде, на лицах.
— В первую очередь они ищут в море, — замечает Эстебан.
Его покатый аристократический лоб блестит от пота. Миссис Парсонс посматривает на него озабоченно. Я разглядываю рваное облачное покрывало, которое поднимается все выше и утолщается. Покуда не прояснится, никто нас искать не станет. Надо всерьез задуматься над тем, где раздобыть пресную воду.
Наконец, попросив у Эстебана мачете, я срубаю длинный тонкий посох.
— Кажется, сверху я видел ручей, милях в двух-трех отсюда.
— Увы, плот прохудился. — Миссис Парсонс показывает на трещины в оранжевом пластике. Надо же, а произведен в Делавере.
— Ладно, — слышу я собственный голос. — Сейчас отлив. Если отрезать от него кусок неповрежденной трубки, можно набрать туда воду. Мне не привыкать бродить по мелководью.
Кажется, я несу дичь, и сам это понимаю.
— Нельзя отходить от самолета, — говорит Эстебан.
Кто бы спорил.
Пока я пилю плот, Эстебан предлагает мне серапе.
— Пригодится ночью.
И здесь он прав. Чтобы вернуться, придется дождаться отлива.
— Я пойду с вами, — спокойно заявляет миссис Парсонс.
Я молча таращусь на нее во все глаза. Что за новое безумие обуяло нашу несушку? Вообразила, что Эстебана можно сбросить со счетов? Глядя в изумлении, я успеваю заметить, что колени у нее покраснели, волосы растрепаны, а нос обгорел. Миловидная, очень ладная, слегка за сорок.
— Послушайте, это будет та еще прогулка. Грязи по уши, а воды выше крыши.
— Я в хорошей форме, много плаваю. Я не буду обузой. Вдвоем гораздо безопаснее, мистер Фентон, и воды захватим больше.
Она не шутит. В это время года из меня можно вить веревки, к тому же я не против компании. Что ж, решено.
— Тогда покажу мисс Парсонс, как управляться с удочкой.
Мисс Парсонс загорела и обветрилась еще сильнее, чем мать, и схватывает налету. Хорошая ученица, мисс Парсонс, на свой неприметный лад. Мы отрезаем еще одну трубку и связываем вещи. В последнюю минуту я понимаю, что Эстебану и впрямь нехорошо: он предлагает мне мачете. Я благодарю, но отказываюсь, у меня есть мой старый добрый складной «Вирк-кала». Мы оставляем в пластиковых трубках воздух, чтобы держались на воде, и пускаемся в путь вдоль песчаной отмели.
Эстебан поднимает смуглую ладонь:
— Счастливого пути.
Мисс Парсонс обнимает мать и отходит к удочкам. Она машет нам рукой. Мы машем в ответ.
Спустя час мы все еще можем помахать им рукой. Это не дорога, а чистое мучение. Под ногами сплошные ямы, которые ни перейти, ни переплыть, а на дне ям — сухие мангровые колючки. Мы ковыляем от одной ямы до другой, опасаясь скатов и черепах и от всей души надеясь не напороться на мурену. Там, где наши тела не покрывает липкая глина, они подставлены солнцу и ветру, а воняет от нас, как от ископаемых ящеров.
Миссис Парсонс упрямо шагает вперед. Лишь однажды мне приходится прийти ей на помощь. Когда я подаю ей руку, то замечаю, что наша отмель скрылась из виду.
Наконец мы достигаем просвета в мангровых зарослях, который я принял за ручей, но за ним виднеется залив, а впереди все те же заросли. Вода тем временем прибывает.
— Я самый большой идиот в мире.
— Сверху все кажется по-другому, — мягко замечает миссис Парсонс.
Кажется, я недооценивал герлскаутов. Мы бредем дальше вдоль зарослей, к смутному пятну, которое издали приняли за берег. Садящееся солнце бьет в глаза, над нами кружат ибисы и цапли, а однажды прямо над головами, словно привидение, скользит крупный орел-отшельник — от его крыльев по воде бежит рябь. Вокруг одни ямы, фонарики промокли. Мне начинает казаться, что эти чертовы заросли были всегда. Неужели я когда-то ходил по твердой земле, не спотыкаясь каждую минуту о мангровые корни? Между тем солнце опускается все ниже.