Щит земли русской
Шрифт:
Душевное волнение рождало беспокойные сны. Были ночи, когда к нему являлся истерзанный до неузнаваемости брат Харитон, брошенный якобы в темный погреб. То сам себя со стороны видел вздернутым на дыбу, а под босыми ногами полыхала страшными огнями углей жаровня, которую палач поднимает все выше и выше… Иоанн вскакивал среди ночи мокрый от пота, выбегал из шатра и торопился остудить горячие ступни в холодной росе. И дышал глубоко, словно хотел вытравить из груди прогорклый копотный смрад только что привидевшегося подземелья.
И вот сегодня он впервые, вновь проснувшись с головной болью, с горечью подумал, что зря дал согласие Харитону навести
– Брат Харитон, да жив ли ты в этот час? И что ждет меня, когда сойду я на берег милой отчизны? Почет ли? А может, скользкая намыленная петля? Или страшная темница-яма с голодными хищниками?
Нежданная, странная отправка князя Анбала окончательно расстроила Иоанна Торника. Та легкость, с какой Уржа расправлялся с сильными противниками Тимаря, заставила его призадуматься о собственной судьбе, и не на далекой родине, а здесь, среди чужих людей. Что замыслил он, того и достиг – печенеги вновь принудили князя Владимира заняться бережением своих городов. Но не достиг задуманного печенежский каган! Что получили от этого набега печенежские князья? Крохи, собранные по окрестным селениям, откуда разбежались русские ратаи. Но в землянках ли ратаев собирать золото и драгоценные паволоки? Золото и дорогие камни есть у торговых мужей в Белгороде и в Киеве, да не войти туда никак!
Приход белгородских посланцев поначалу вселил в Торника угасшую было надежду на счастливый исход собственной судьбы. Если пришли к кагану, значит, будут мира просить, дадут выкуп – откроют русичи ворота крепости, и поимеют печенеги немалый прибыток.
Издалека, не решаясь вмешиваться, смотрел Иоанн на русичей, гордо стоящих перед Тимарем. С каждой минутой со мнение все больше и больше вкрадывалось в его сердце: так ли просят о сохранении жизни, отдавая имущество?
Когда Анбал с иными отъехал к Белгороду, а русские посланцы отошли от каганова шатра к подножью холма, Иоанн не выдержал, решился сам о всем проведать, оставил свой шатер. Алфен с прочими посольскими стражниками отлеживались под возами, беспрестанно пили прохладный кумыс и азартно, до ругани и крика с зуботычинами, играли в кости. Наказав Алфену смотреть за возами, Торник через пожухлое поле направился к Белому Шатру. Шел и сам еще не знал, расспрашивать ли будет Тимаря или совет какой дать решится. Но какой?
Прежде чем нукеры позволили войти к кагану, Иоанн вдоволь насмотрелся на высокие стены Белгорода, на закрывшиеся за Анбалом ворота крепости, словно от этого пристального взгляда ворота могут распахнуться и взору предстанут события, которые теперь начались, в городе, а он о них ничего не знал.
Тимарь выпроводил из шатра брадобрея и толмача Самчугу, молча кивнул греку в ответ на его пышное приветствие и пожелание долгого счастливого царствования.
– Я слушаю тебя, мой многоопытный советник, – проговорил Тимарь, а в его словах слышалась горькая ирония, будто каган выпил перекисшее на жаре вино. И глаза Тимаря не приветливы, как то раньше бывало, а прикрыты толстыми веками, словно печенег прячет под ними злые огоньки.
– Страшусь я, о великий каган, не сотворили бы русичи князю какой беды, – издалека начал речь Торник.
Тимарь тут же прервал его:
– О том тебе какая печаль? Или породниться с Анбалом хочешь?
Торник растерялся от такого неласкового выкрика, не нашелся что ответить, спросил только:
– Что русичи замышляют? Зачем пришли сами и позвали князя в свой город?
Тимарь улыбнулся, глянул на Торника, как на несмышленого дитя, языком втянул правый ус в рот, но тут же вытолкнул. С издевкой произнес:
– Говорят, будто новый бог сделал так, что земля их кормит. Ты бывал прежде в их городе?
– Нет, – поспешил соврать Иоанн, не зная, о чем может последовать очередной вопрос.
– А может земля кормить людей десять лет?
Иоанн мучительно ломал голову: «Что имели в виду хитрые русичи, сказав такое печенегам?»
– Вижу – сомневаешься, мой многоопытный советник, – недобро, с полуугрозой в голосе произнес Тимарь. – И мы с братом сомневались, слушая бородатых урусов. Потому и пошел Анбал посмотреть на такое чудо вашего небесного бога. Надо было бы и тебя послать с ним.
Тимарь резко поднялся с бархатной подушки, мягкой ладонью огладил только что выбритое лицо, словно проверяя, старался ли Самчуга своей бритвой?
Торник торопливо привстал на колени, не смея распрямить ноги, чтобы не возвыситься над каганом.
– Иди к урусам, узнай, что замыслили лесные медведи. И что ждет посланцев в крепости. Если не вернется Анбал, то я с них шкуры поснимаю живьем!
Каган стиснул пальцы в кулаки, резко отвернулся от Торника, обдав его запахами благовоний от дорогого парчового халата.
Иоанн Торник тут же поспешил покинуть шатер – чего доброго, еще и нукеров крикнет вытолкать взашей! Постоял у входа, чтобы опомниться от неласковой встречи с каганом.
«Будто презренного холопа выгнал, – с горечью подумал Иоанн, и от обиды закипала злость в душе гордого грека.– Много позволяет себе грязный печенег! Забыл, верно, что я посол императора», – но при воспоминании о божественном василевсе сырым холодом потянуло вдруг от чужой земли, неласковой и враждебной.
Торопливо скинул с плеч дорожный халат, бросил его под ноги, помял. Когда надел, то стал похож на конюха, а не на важного василика великой державы. Снял с пальцев перстни с фальшивыми камнями, притрусил руки теплой пылью из-под чужих ног и таким явился перед русскими посланцами. Русичи сидели под деревом в ожидании своей участи, сидели спокойно, без волнения и страха поглядывали на печенежское войско, на суровых стражников вокруг них, которые шагах в двадцати маялись под солнцем, опираясь на черные хвостатые копья.
– От кагана я к ним, – чуть слышно проговорил Торник ближнему нукеру. Удивление на лице печенега тут же сменилось унылым равнодушием.
Русичи встрепенулись, когда за их спинами раздалось приветливое пожелание:
– Да поможет вам великий бог в отважном промысле ради спасения города своего, смелые василики.
– И тебе бог в помощь, добрый человек, – откликнулся русич в голубом корзне, а старый дружинник с длинным, каким-то ежиным носом и со шрамом под левым глазом скорб но улыбнулся и глухо сказал:
– И тебя не минула лихая беда, греческий посланник. Не дошел до своего Корсуня. Упреждал ведь тебя Славич, чтоб остерегался ты степняков в долгом пути. Надо было Днепром плыть.
– Все под богом ходим. То в его власти – освободить меня и вас, – смиренно отозвался Торник. – Подстерегли посольский караван печенеги, побрали возы с мехами, слуг повязали в полон. Только одного и отпустили за море с письмом к брату: требуют выкуп немалый, не верят, что послан я на Русь как василик императора, – врал Торник, видя, что его слова вызывают сочувственную печаль в глазах доверчивых посланцев Белгорода.