Сегодня – позавчера
Шрифт:
Но, может быть и иначе. Хлопнут меня, как следует выдоив, чтоб супостатам не достался. А что, реально. Очень даже. «Выколи мне глаз, но соседу — оба!». Смерти-то я, как таковой, не боюсь. А вот напрасно сгинуть — жалко. Лучше, охерев в атаке, схлопотать очередь MG-34, чем пулю нагана в затылок. «А-абидна-а, да-а»?!
А где эти, что собутыльники мои? Один я. Два матраца свернуты. С улицы топот строя и это: «и-раз, и-два». Комбат уже дрючит личный состав? А я? Чё я, лентяй, получается? Вот, уж, нет!
— У-у, ё!
Только я принял более-менее прямостоячее положение, услышал:
— Товарищ старшина, к телефону!
— Давай! — крикнул я. Блин, опять забыл, где я. И телефон тут — экзотика, и каждый на привязи. Ну, нет тут сотиков и радиотрубок, — Иду!
— Взгляд попроще! — буркнул я дневальному, — не то массаж лица пятками выпишу. Я-я, понятно объясняю?
— Да!
— Исполнять! Хто там звонит? — это уже в трубку.
— Проснулся, Коекакер? — спросил из трубки голос Натана.
Ё! У меня всё внутри замёрзло мгновенно, с хрустальным звоном лопнуло и осыпалось, аж ноги заболели. Что я наплести успел? Ни хрена не помню.
— Чё? Ты хто? — спросил я трубку.
— Так, Сатурну пить нельзя. Давай, приходи в себя. Машину пришлю за тобой, ко мне поедешь, на рентген, потом к портнихе. Ты меня слышишь?
— Так точно, товарищ военврач 3-го разряда.
— Ранга, дубина татарская, ранга. Всё, жди.
— Понял, конец связи.
— Это не рация. А-а, шутишь. Это хорошо.
Связь оборвалась. Ага, значит — рентген, а не «гэбня». Всё лучше так, а не иначе.
— Слышь, боец, ты кому служишь?
— Не понял вас, товарищ старшина!
— Салага. Запомни — на этот вопрос надо отвечать так — «Служу Трудовому Народу!» Уяснил?
— Да.
— Чё за «да»? Отвечать — «так точно!» Уяснил?
— Так точно!
— Вот, уже на что-то похоже. Запомни сам и по смене передай. А за неверные ответы буду вносить выговор в личное тело методом удара в грудную клетку. До кого через голову не дойдёт, буду стучать в печень. Уяснил?
— Так точно!
— Боец, кому служишь?
— Служу Трудовому Народу!
— Молодец, хвалю. После дежурства возьми с полки пирожок. Там два — крайний не бери.
Боец прыснул. Сообразительный.
— Отставить смех! Ладно, служи родной. Кто меня искать будет — в «берлоге» я, — и пальцем ткнул в каптёрку.
— Стоп, машина! Боец, а где вы принимаете гигиенические процедуры?
Боец молча показал. Ты глянь, понял меня. И правда, к умывальникам вышел. Сполоснувшись, шёл обратно, встретил комбата. Вытянулся, констатировал доброго утра.
— Кузьмин, я тут о нашем разговоре с комбригом перекинулся.
«О каком разговоре? Что я ещё накосячил?»
— Так оказалось, что с 1 августа форма поделена на повседневную и полевую. На полевой запрещены нарукавные нашивки, шаровары только защитного цвета и без цветных вставок, петлицы и знаки различия защитного цвета, фуражка заменена пилоткой. Понял?
— Дошло до них.
— Ага. А для тебя знаешь, что это значит? Срочно переделать всё обмундирование, согласно новым указаниям. Комбриг решил, в виду нехватки обмундирования, повседневную форму упразднить. Вся будет полевой. А от тебя я жду новых образцов. Исполняй! Да, ещё. Ты научил дневального «так точно» орать?
— Я. Готов понести наказание.
— Не будет наказания. Мне самому по душе. А то, как не в армии: «да, нет, не знаю», тьфу… детский сад.
— Штаны на лямках, — добавил я.
— Ты ещё здесь?
— Понял! — и покинул комбата.
Умывание благотворно на меня подействовало. Голова болела, но хоть мутить перестало.
А это что за цирк?
— Стоять! Смирно! Кто такие? Тащи всё обратно!
Охренеть, пока я принимал водные процедуры, мою «берлогу» «вскрыли» и теперь трое бойцов выволакивали мешки, ящики с тушёнкой и две 20-ти литровые канистры (которые я вчера даже и не видел).
— Слышь, дядя, шел бы ты в темпе вальса, — ответил мне один, поставив канистры и выпрямляясь. Ого, тоже старшина. А я-то — в исподнем. Гимнастёрка вон она, на тумбочке.
— Я что, не понятно сказал? Занести вещи обратно или вы, уроды, плохо слышите? — Я шёл прямо на них.
Остальные двое тоже распрямились. Старшина достал из-за спины нож:
— Дядя, это ты плохо слышишь. Свали, я сказал!
Я уже в трех шагах.
— Свалить, говоришь? А, пожалуй, эта мысль мне нравиться, — я оглянулся, полуобернувшись.
Меня уже «потряхивало», как всегда, перед дракой. На нож ещё не приходилось кидаться, но всё однажды происходит впервые. Вообще, я оглядывался пропасти тыл, но эти воришки решили, видимо, что я решил «сдать назад». Краем глаза я увидел, что они нагнулись за своими (моими) мешками. А этот старшина начал отворачиваться, опуская нож. А вот хрен вам поперёк всего лица!
Я прыгнул вперёд. Гипс левой руки с размаха опустил на руку с ножом, проскочил мимо, ударил ногой в лицо нагнувшегося второго. Уж больно хорошо он стоял. Как в футболе ударил. И так же его голова, как футбольный мяч, отлетела и ударилась о стену. Тут же локтем левой руки в затылок первому, старшине. Но, получилось не в затылок (слишком я медленный), а в лицо — старшина успел повернуться, схватил меня за рубаху на спине левой рукой. А правая где? Отнялась или заносит нож? Я крутанулся, выбивая ногой из-под старшины его ноги, упёрся в него, падающего с растерянными глазами, и, как в каратэ, залепил пяткой сапога в развороте в голову третьего. Мы со старшиной упали вместе, только я сверху, прокатился по нему, впечатывая в его тело кулаки и локти, выдавив воздух, и лбом добавил прямо меж глаз.