Сегун. Книга 3
Шрифт:
С внезапным ревом «Торанага-а-а-а!» Кадзуко кинулся в бой. Мечи яростно зазвенели, нанося и парируя удары, бойцы заметались по кругу. Серый был сильным противником, но Кадзуко ему не уступал. Мечи сшиблись с лязгом. Все замерли. Кадзуко одержал верх, но был тяжело ранен и стоял над своим врагом, едва держась на ногах. Здоровой рукой он поднял меч к небу и издал боевой клич, торжествуя победу:
– Торанага-а-а-а! – Никто его не поддерживал – все знали, что это не соответствует ритуалу, в который они все втянуты.
Кадзуко с трудом сделал шаг… другой… Спотыкаясь, приказал:
– Следуйте за мной! – И тут голос его прервался. Никто не видел, откуда вылетели стрелы, но они поразили его сразу.
Фатализм коричневых быстро сменился яростью: так обойтись с Кадзуко, героем: умирающий, он один выполнял свой долг – выводил их из замка! Вперед выбежал командир коричневых, с ним – двадцать человек, они сформировали новый передовой отряд. Остальные столпились вокруг Марико, Кири и госпожи Садзуко.
– Вперед! – прокричал предводитель.
Он двинулся вперед, за ним – двадцать его самураев. Как лунатики, носильщики подняли свои ноши и, спотыкаясь, стали пробираться среди трупов. Впереди, в сотне шагов, от застывших в ожидании самураев отделилось еще двадцать человек в серой форме, с командиром впереди, и вышли навстречу. Носильщики остановились, передовая группа убыстрила шаг.
– Стойте! – предводители коротко поклонились друг другу и представились.
– Пожалуйста, освободите нам путь!
– Пожалуйста, покажите мне ваши бумаги!
На этот раз коричневые сразу бросились вперед с криками «Торанага-а-а!», в ответ раздалось «Яэмо-о-он!» – и началась кровавая бойня… Каждый раз, когда падал серый, на его место спокойно выходил другой, пока не погибли все коричневые.
Последний серый вытер свой меч, вложил его в ножны и встал, преграждая путь. Из стоящих за носильщиками коричневых вышел командир с двадцатью самураями.
– Подождите! – приказала Марико. Мертвенно-бледная, она выбралась из паланкина, подняла меч Ёсинаки, вынула из ножен и одна пошла вперед.
– Вы знаете, кто я! Пожалуйста, уйдите с моего пути!
– Я – Кодзима Харутомо, шестой легион. Пожалуйста, извините меня, вам нельзя здесь пройти, госпожа! – гордо заявил серый.
Она кинулась вперед, но ее удар был остановлен. Серый отступил и занял оборонительную позицию, хотя легко мог убить Марико. Он медленно отступал по переулку, она шла следом за ним, но он легко парировал все ее удары. Она еще несколько раз пыталась втянуть его в схватку, наносила рубящие и колющие удары, все время пыталась яростно атаковать, но самурай каждый раз ускользал, уклонялся от ударов, сдерживал ее, сам не атаковал, давая ей полностью себя измотать. Делал он это серьезно, с достоинством, оказывая ей всевозможные знаки уважения, которых она заслуживала. Она атаковала еще раз, но он отразил ее выпад, который прикончил бы менее искусного фехтовальщика, и отступил еще на шаг. С Марико градом катился пот. Один из коричневых выступил было вперед, пытаясь ей помочь, но командир приказал ему остановиться, зная, что никто не должен вмешиваться. Самураи с обеих сторон ждали сигнала, страстно желая вмешаться в битву…
Мальчик, стоявший в толпе, спрятал лицо в маминых одеждах, но мать мягко отстранила его и встала на колени.
– Смотри, пожалуйста, сын мой, – пробормотала она, – ты самурай!
Марико понимала, что долго не выдержит. Она уже изнемогала и к тому же чувствовала окружавшее ее мрачное недоброжелательство. Впереди и по бокам колонны от стен к ней быстро подтягивались стражи, петля вокруг стала быстро сужаться. Несколько серых попытались окружить ее, она перестала продвигаться вперед – слишком легко попасть в ловушку, лишиться оружия, быть схваченной! Это сразу бы все погубило! К ней подходили коричневые, остальные заняли боевые позиции у носилок. Переулок зловеще ощетинился, приготовился к бою, ноздри уже чуяли сладкий запах крови. Колонна выходила из ворот, и Марико поняла, как легко будет серым отсечь их и оставить стоять на дороге.
– Подождите! – крикнула она.
Все остановились. Марико коротко поклонилась своему противнику, потом, высоко подняв голову, повернулась к нему спиной и направилась к Кири.
– Простите… простите… Но сейчас нам не удастся пробиться сквозь этих людей, – объяснила она. Грудь ее высоко вздымалась. – Мы… мы должны на некоторое время вернуться обратно. – Пот струился у нее по лицу. – Марико прошла мимо шеренги самураев и, подойдя к Кияме, поклонилась: – Эти люди не дали мне выполнить мой долг, не позволили выполнить приказ моего сюзерена! Я не могу жить с таким позором, господин! Я совершу сэппуку сегодня на закате солнца и прошу вас быть моим помощником.
– Нет! Вы не сделаете этого!
Глаза Марико вспыхнули, она бесстрашно заявила:
– Если мне не позволили выполнить приказы моего сюзерена, на что я имею право, – я совершу сэппуку на закате солнца!
Она поклонилась и направилась к воротам. Кияма поклонился ей, люди даймё последовали его примеру. Все стоявшие в переулке, на крепостных стенах и в окнах домов тоже с уважением поклонились ей. Марико миновала арку, двор, вышла в сад и направилась к уединенному чайному домику. Она вошла внутрь и, оставшись наконец одна, горько заплакала – по всем погибшим в этот день.
Глава пятьдесят шестая
– Красиво, да? – Ябу махнул рукой вниз, в сторону мертвых.
– Простите? – переспросил Блэкторн.
– Это было как стихи… Вы понимаете слово «стихи»?
– Да, я понимаю, что значит это слово.
– Это было как стихи, Андзин-сан… Видите?
Если бы у Блэкторна хватило японских слов, он бы сказал: «Нет, Ябу-сан. Но я увидел, что у нее на уме, только в тот момент, когда она отдала первый приказ и Ёсинака убил первого самурая. Стихи? Это был отвратительный, мужественный, бессмысленный, страшный ритуал, где смерть облечена в строгую форму и неизбежна, как казни испанской инквизиции, и все лишь прелюдия к смерти Марико. Теперь все обречены, Ябу-сан: вы, я, замок, Кири, Осиба, Исидо, потому что она решила сделать то, что считает необходимым. А когда? Уже давно, конечно? О, правильнее сказать, решение принял за нее Торанага».
– Простите, Ябу-сан, но слов вашего языка у меня недостаточно.
Ябу плохо его слышал. На стенах стояла тишина, тихо было и в переулке, все были неподвижны, как статуи. Потом переулок ожил, и хотя голоса оставались приглушенными, а движения вялыми, солнце било вниз, и все постепенно выходили из транса.
Ябу вздохнул, охваченный меланхолией.
– Это было как стихи, Андзин-сан, – повторил он, словно эхо, и ушел.
Когда Марико подняла меч и одна выступила вперед, Блэкторн хотел спрыгнуть вниз и броситься на ее противника, снести ему голову, помешать ее убить. Но он ничего не сделал, но не потому, что боялся, – он больше не боялся умереть. Ее мужество показало ему, как бесполезен страх, он разобрался в себе уже давно, еще тогда, ночью, в деревне, когда пытался покончить с собой. «Я собирался в ту ночь вонзить нож себе в сердце, – вспомнил он. – С того времени мой страх смерти исчез. Она говорила: „Только живя на грани смерти, можно понять, как неописуемо радостна жизнь…“ Я не осознал, как Оми остановил мой удар. В памяти осталось только чувство перерождения, когда я проснулся на следующее утро…» Он снова и снова смотрел на мертвых в переулке. «Я мог бы, конечно, убить того серого. И может быть, еще одного или даже нескольких, но на их месте тут же появились бы другие, и моя смерть ничего бы не изменила. Я не боюсь умереть – мне только страшно, что я ничем не смогу помочь ей…»