Сегун. Книга 3
Шрифт:
Осиба с трудом залезла в седло и уехала в полном смятении, скоро потеряв из виду человека на поляне и размышляя, было ли это все сном или явью, не ками ли сам крестьянин, молясь, чтобы он был ками, ниспосланной богами сущностью, и принес ей еще одного сына во славу ее господина, принес ее господину душевный мир, которого он заслужил… На противоположном краю леса она увидела ожидающего ее Торанагу. Панический ужас охватил Осибу. «Неужели он… видел?» – пронеслось у нее в голове.
– Я беспокоился о вас, госпожа, – объяснил он.
– Я… все в порядке, благодарю вас.
– Но ваше
– Меня сбросила лошадь – ничего страшного. – И она предложила ему скакать наперегонки, чтобы доказать, что не пострадала. Она мчалась как ветер, хотя спина и болела, исколотая шипами ежевики. Спину скоро залечили с помощью разных снадобий. В ту же ночь она была близка со своим господином и повелителем и через девять месяцев, на радость ему и себе, родила Яэмона.
– Наш муж, конечно, отец Яэмона, – уверенно ответила Осиба на вопрос Ёдоко. – Он отец обоих моих детей. «Другой был только сон», – добавила Осиба уже про себя.
«Зачем обманывать себя? Это был не сон, – подумалось ей тут же. – Это случилось на самом деле. Тот крестьянин не был ками. Ты совокупилась в грязи с крестьянином – тебе надо было родить сына, чтобы привязать к себе тайко. Он мог бы взять и другую наложницу… А как родился ваш первенец? Карма…» Осиба пыталась отогнать от себя эту тайную боль.
– Выпей это, дитя, – попросила Ёдоко, когда ей исполнилось шестнадцать лет, через год после того, как она стала законной наложницей тайко. Она выпила этот странный, согревающий травяной настой, ее сразу же потянуло в сон, а на следующий вечер, проснувшись, она вспомнила только не посещавшие ее раньше эротические сновидения, и причудливые цвета, и пугающую потерю ощущения времени… Ёдоко была с ней при пробуждении и когда она засыпала, как всегда внимательная и обеспокоенная тем, чтобы не нарушить гармонии их господина. Девять месяцев спустя Осиба родила – первая из всех женщин тайко. Но ребенок был очень слабый и умер в раннем детстве. «Карма», – подумала она тогда.
Они с Ёдоко не сказали друг другу ни слова – ни о том, что случилось, ни о том, что могло случиться во время этого длительного, глубокого сна. Ничего, кроме «прости меня», произнесенного несколько минут назад, и «не за что».
– Вы не виновны, Ёдоко-сама, и ничего не случилось, никаких тайных проступков – ничего. А даже если что-то и было, покойся в мире, старая женщина, теперь твоя тайна уйдет вместе с тобой. – Она посмотрела на это мертвое лицо, такое хрупкое и торжественное теперь, совсем как у тайко при его кончине… Он свой вопрос так и не задал. «Карма, что он умер, – подумала она бесстрастно. – Если бы он жил еще десять лет, я стала бы императрицей Китая, а сейчас… сейчас я одна».
– Странно, что вы умерли до того, как я успела пообещать, госпожа… – прошептала Осиба. Запах курений и тлена окружил ее. – Я бы пообещала, но вы умерли еще до этого… В этом тоже моя карма? Должна ли я выполнить вашу просьбу и мое непроизнесенное обещание? Что мне следует делать? Сын мой, сын мой, я чувствую себя такой беспомощной…
Потом она вспомнила, что сказала Мудрая: «Думай, как поступил бы тайко – или Торанага».
Осиба
Во внезапно наступившей тишине Тиммоко подошла к небольшим воротам в саду и, приблизившись к Блэкторну, поклонилась:
– Андзин-сан, пожалуйста, извините меня, моя хозяйка хочет видеть вас. Если вы немного подождете, я провожу вас.
– Хорошо. Спасибо. – Блэкторн уже давно сидел глубоко задумавшись, но так и не пришел к окончательному суждению, что же такое судьба.
Тени становились все длиннее и захватили уже часть двора. Серые подобрались, намереваясь идти с ним. Тиммоко подошла к Самиёри.
– Прошу меня извинить, господин, но моя госпожа просит вас все приготовить.
– Где она собирается это сделать?
Служанка указала на площадку перед аркой:
– Там, господин.
Самиёри поразился:
– При всех? Не в уединенном месте с несколькими свидетелями? Она сделает это для того, чтобы все видели?
– Да.
– Но, если… если это будет здесь… Ее… ее… А кто у нее будет помощником?
– Она считает, что ей окажет честь господин Кияма.
– А если не окажет?
– Я не знаю, господин. Она… она мне не сказала. – Тиммоко поклонилась, пересекла веранду и снова поклонилась: – Кирицубо-сан, моя госпожа говорит, что скоро вернется.
– У нее все хорошо?
– О да. – В голосе Тиммоко звучала гордость.
Кири и остальные успокоились. Услышав разговор с самураем, они все переполошились.
– Она знает, что все дамы ждут ее, чтобы поприветствовать?
– О да, Кирицубо-сан. Я… я передала ей. Она сказала, что польщена их присутствием и скоро лично поблагодарит их. Пожалуйста, извините меня.
Все следили, как она прошла к воротам и сделала знак Блэкторну следовать за ней. Серые хотели идти за ним, но Тиммоко покачала головой и сказала, что ее хозяйка не звала их. Командир позволил Блэкторну пойти одному. За воротами сада лежал другой мир, зеленый и спокойный: солнце освещало верхушки деревьев, щебетали птицы, кормились насекомые, ручей, журча, впадал в пруд, где плавали листья кувшинок. Но Блэкторн никак не мог избавиться от мрачного настроения. Тиммоко остановилась и показала ему на маленький домик для тя-но-ю. Дальше он пошел один. Сняв сандалии, поднялся по ступенькам – пришлось согнуться, чуть ли не встать на колени, чтобы пройти в маленькую зашторенную дверь, и вот он оказался внутри…
– Ты… – сказала Марико.
– Ты… – выдохнул Блэкторн.
Она стояла на коленях, спокойная, со свежей краской на лице, с малиновыми губами, искусно причесанная, в темно-голубом с зеленой каймой кимоно с зеленым же, но более светлым оби и тонкой зеленой лентой в волосах.
– Ты красивая.
– И ты. – Робкая улыбка. – Извини, что тебе пришлось такое увидеть.
– Это был мой долг.
– Нет, я не ожидала… не предусмотрела… что будет так много смертей.
– Карма. – Блэкторн заставил себя выйти из транса и перестал говорить по-латыни. – Вы задумали все это уже давно – ваше самоубийство?