Секреты идеального магазина. Мемуары создателя розничной империи
Шрифт:
Мода, раньше начинавшаяся с верхушки социальной лестницы, теперь зарождается на улицах; сегодня она скорее поднимается наверх, чем просачивается на дно. Голубые джинсы – культовая мода нашего поколения – хороший тому пример и заодно самый важный вклад США в моду во всей нашей истории. Молодые английские дизайнеры первыми заметили живучесть моды, которую выбирает молодежь, и создали одежду, соответствующую требованиям этого рынка. Италия же, несмотря на свою потрясающую текстильную промышленность, мало чем обогатила моду, за исключением многолетнего лидерства в производстве трикотажа.
Я не отрицаю важности существования подражателей: они загружают работой фабрики всего мира и одевают миллионы женщин. В адаптировании тоже присутствует элемент творчества, когда разрабатывается новая модель, чей силуэт взят у Диора, рукав – у Сен-Лорана, а идея принтов – у Живанши. Возможно, подражатели не могут создать новое направление, но они быстро замечают и максимально используют его. С нашими слабыми и неэффективными законами о
Лучшие дизайнеры похожи на великих архитекторов, работающих с новыми материалами и конструкциями для создания новых форм и образов. У некоторых хороших дизайнеров в течение жизни может родиться лишь одна идея, которую они будут повторять до отвращения в бесчисленных вариациях, пока публика окончательно не устанет от нее. Более мелкие представители этой профессии напоминают дизайнеров по интерьеру, которые берут форму и видоизменяют ее с помощью цвета, растений и украшений. Вероятно, каждый хороший архитектор может построить одно великое здание; но для строительства сотни оригинальных строений нужен великий архитектор, использующий новые концепции и решения. Так же и в создании одежды. Великие никогда не удовлетворяются сделанным. Они постоянно ищут новые силуэты, новые методы кроя, новые способы индивидуализации человека.
За последние пятьдесят лет я познакомился со множеством дизайнеров, и здесь, и за рубежом. Среди них были и величайшие, и заурядные, и те, кто находился посредине. Некоторые были скромными и застенчивыми людьми, некоторые – вспыльчивыми и агрессивными. Мои замечания четко ограничены теми, с кем я лично знаком или имел какие-либо деловые отношения. У меня нет намерений проводить аналогии или распространять свои выводы на всех дизайнеров мира.
Возглавляет мой список, несомненно, мадам Вионне, которая творила чаще на раскройном столе, чем на бумаге. Она ввела крой по косой как новый способ создавать платья, используя способность ткани к растягиванию. Диана Вриленд для каталога выставки «Изобретательная одежда.1909–1930», проходившей в Метрополитен-музее, писала: «В платье Вионне, состоящее из сложно скроенных треугольников и прямоугольников, мастерски соединенных под углом в сорок пять градусов, можно проскользнуть через голову, и оно примет форму без застежек на спине или на боку. Никогда еще прежде прекрасно сложенные тела не имели более красивой упаковки… Вионне была архитектором. Ее творения были единым произведением искусства. Она была чистым творцом… Вионне, без сомнения, самый замечательный и важный создатель платья двадцатого века». Я встретился с мадам Вионне всего однажды. Испытывая благоговейный трепет, я лишь смог засвидетельствовать ей свое восхищение. Она восхищала меня своим коммерческим и творческим гением.
Коко Шанель произвела революцию иным образом. Она отметила изменения, произошедшие в обществе после Первой мировой войны, и создала простые платья из джерси, которые можно было носить с кардиганами и беретами. Она сделала из английского линтоновского твида маленькие костюмы, которые смотрелись идеально в паре с белыми шелковыми рубашками, и позаимствовала удобство карманов мужских брюк для своих юбок. Доведя одежду до базовой простоты, она украсила ее копиями своих многочисленных личных драгоценностей, подаренных ей любовником, герцогом Вестминстерским. В ее творчестве было два рывка: первый – в 1915 году, в самом начале ее карьеры, и второй – когда она вновь вернулась к делам в 1954 году. В пятидесятые и шестидесятые годы ее маленькие твидовые костюмы стали объектом массового помешательства во всем мире, их копии продавались по ценам от семидесяти пяти до четырехсот долларов. В 1957 году мы пригласили ее в Даллас на вручение награды Neiman-Marcus за выдающиеся достижения в области моды. Она приехала в сопровождении Грегори Томаса, президента своей американской парфюмерной компании. Это был высокий, коммуникабельный, говорливый, обаятельный и всесторонне развитый человек. В приватном разговоре он сказал мне, что мадемуазель Шанель очень хочет посетить ранчо, поэтому мы организовали для нее вечеринку в стиле Дикого Запада на ферме Blackmark, принадлежавшей моему брату Эдди. Мы устроили обед в ковбойском стиле, кидание лассо и езду на полудиких лошадях. Оказалось, что мадемуазель Шанель не нравятся очень пряные бобы и вкус мяса, жаренного на огне, поэтому она тайком сбрасывала содержимое своей тарелки под стол. К несчастью, содержимое прилипло к атласным тапочкам Элизабет Арден, сидевшей рядом. Вечеринку венчал показ коровьих мод, где каждая корова имела на голове украшение, отвечающее последним модным тенденциям. Шанель оценила шутку.
Я был представлен Шанель за ланчем в ее апартаментах моей хорошей подругой Мари-Луиз Бускет, которая была постоянным представителем Harper's Bazaar в Париже. Тогда я уже мог понимать разговорный французский, но Шанель говорила со скоростью пулемета, и вскоре я потерялся в потоке ее слов. Спасали меня только объяснения Мари-Луиз, когда ей удавалось вставить слово. Если кто-то скажет, что вел диалог с Шанель, – не верьте, это будет преувеличением. В разговоре она исповедовала пиратский принцип захвата и была невероятной эгоисткой, но такое прощается гениям.
Баленсиага был скромным человеком и всячески избегал публичности. Этот истинный художник, всегда ощущавший на себе влияние своего испанского наследия, находился в вечном поиске новых тканей и силуэтов. Он имел, на мой взгляд, самый безупречный вкус из всех, его наряды были самыми красивыми и роскошными в Париже. В одной из своих послевоенных поездок во Францию я встретился с ним и предложил стать эксклюзивным представителем его парфюмерии в Соединенных Штатах. Пытаясь уговорить его, я описывал серьезную рекламную кампанию, которую готов был финансировать. Я всячески пытался убедить его в важности продаж парфюмерии Баленсиага в Америке. Он терпеливо слушал меня и отвечал: «Нет, мистер Маркус. Вся эта шумиха может сделать мое имя слишком обыденным. Я не хочу этого. Я предпочитаю продавать свою парфюмерию только в Париже». Либо я был уничтожен собственным энтузиазмом, либо я встретился с ним на пять лет раньше, чем надо, так как впоследствии он продал франшизу на свой аромат американскому дистрибьютору. Возможно, ему просто нужны были деньги.
Кристиан Диор, в свою очередь, был дизайнером шляп для Agnes и дизайнером одежды для Piquet и Lelong. Имея за спиной хлопковые богатства текстильного магната Марселя Бюссака, после войны он открыл свой собственный дом моды не в маленькой квартирке, как приходилось делать большинству дизайнеров, а в особняке на фешенебельной авеню Монтень. Диор был спокойным человеком с превосходным вкусом и разнообразными интересами – от садоводства, искусства, театра до хорошей кухни и вина. У него была компаньонка мадам Брикар, которая играла при нем роль координатора в моде. Из всех известных мне женщин она обладала самым потрясающим чувством роскоши, и мне нравилось обедать с ней просто для вдохновения. По сравнению с ее представлениями о роскоши мадам Помпадур или Мария-Антуанетта выглядели бы абсолютными дилетантками. Однажды после обеда в ресторане Maxim's, когда она сделала несколько интересных замечаний по поводу нашего рождественского каталога, я сказал: «Мадам Брикар, вы очень любезно подсказали мне эти идеи. Я бы хотел отправить вам цветы. Кто ваш любимый флорист?» На что она тут же ответила без тени улыбки: «Cartier».
Эльза Скиапарелли была дочерью профессора восточных языков и декана Римского университета. Эльза вынуждена была самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, и ее первым вкладом в моду стало изобретение пуловера ручной вязки с элементами дизайна в стиле trompe l'oeil. Это изобретение мир моды встретил признанием и овациями. Мне кажется, что она была больше редактором моды, чем дизайнером, и использовала своих молодых сотрудников для подпитки собственного творческого потенциала. Одним из молодых людей, нанятых ею для оформления ее бутика, был высокий молодой парень по имени Юбер де Живанши, который впоследствии прославился своим собственным Maison de couture. Скиап очень хорошо понимала ценность прессы. Поэтому в ее коллекции всегда присутствовал как минимум один костюм или аксессуар, который своей драматичностью и эксцентричностью притягивал внимание всех модных журналов. В роли «магнита Эльзы» побывали цветные тафтовые перчатки, которые заканчивались широкими у плеча и узкими у локтя манжетами, или гигантские сюрреалистические аппликации на спине манто из золотой лайки с вкраплениями полудрагоценных камней. По моему мнению, она не была великим творцом. Но одним из самых оригинальных и потрясающих дизайнеров являлась совершенно точно. Она всегда, что называется, была au courant.{52} Она стала одним из первых парижских дизайнеров, успешно запустивших собственный парфюм – Shocking – по названию навеянного Мексикой цвета «розовый шок», который часто присутствовал в ее коллекциях. Эльза была мудрой женщиной, которая интересовалась модой, но не до фанатизма, как некоторые ее современницы. Она была практична и знала цену современным технологиям. Я вспоминаю наш разговор с ней в 1954 году, вскоре после изобретения реактивного самолета: «Реактивный самолет окажет сильное влияние на модный бизнес Парижа, – сказала она. – Женщины, которые сегодня приезжают за покупками на четыре недели, будут приезжать в Париж на четыре дня. У них не будет времени на примерки, и они захотят выбрать что-то готовое, чтобы лететь дальше – в Эфиопию, Ангкор-Ват, на Цейлон, в другие места, о которых раньше и мечтать не могли. Бизнес по пошиву одежды от кутюр кончился. Я собираюсь закрыть свой Дом».
Потом Эльза благополучно жила на доходы от парфюмерии и почивала на лаврах в своем оригинальном доме на рю де Бери в окружении прекрасной коллекции живописи и предметов искусства. Она была заядлым коллекционером, очень хорошо разбиралась в драгоценностях и антиквариате. Когда на стене не было места для новой картины, в ход шли стулья и столы. Ее философией было «Никогда не волнуйся, есть ли у тебя место для чего-либо; если нравится, покупай». Моя жена утверждала, что первый же визит в дом к Скиапарелли полностью развратил меня по части приобретений.