Семь дней Создателя
Шрифт:
— Ни копья. Компаньон кинул. Остался за бортом, без денег, без "Алекса"….
— Пургу несёшь.
— Если бы.
— Пришить суку.
— Ничего не изменит — я потерял юридические права на предприятие.
Кажется, он поверил — смолчал о грызунах.
— Дом продай. Макс сказывал, зашибись хазу надыбал.
— На десять лимонов не потянет, да и не продать его — прав собственности нет.
— Выходит, ничего у тебя нет — гол, как сокол, — Смотрящий покачал головой. —
— Вот и думаю, чем заняться.
— Поехали со мной — один хороший скачок, и мы опять при бабле.
— Гоп-стопник из меня, Сан Саныч, никакой.
— Ну, зачем же шинкарить? Мы банк возьмём. Ведь ты же голова — чего-нибудь придумаешь.
— Думаю, Сан Саныч, криминал нынче не в моде — чистый надо бизнес заводить.
— Сорваться хочешь?
— Дело хочу вернуть, подло отнятое.
— От нас обратной дороги нет — только на мазарки.
— Все под Богом.
— Не очкуешь. А если мы вернёмся, бабе твоей сиськи отрежем и голой по улице бегать заставим.
Я молчал, не зная, что ответить — а ведь могут.
— Обеих баб и соплячку. Чего молчишь?
— Не вижу смысла в словах и логики — с дуру, как говорится….
— Ссученный ты — вот и вся логика.
— Это вы напрасно, Сан Саныч. Движению я не изменял, своих не закладывал. Почему на воле? Пытаюсь понять, потому и хоронюсь.
— Что же мне с тобою делать, Лёшенька? — после очередной паузы заскрипел беглый вор в законе. — Язык оторвать да Кудияру отправить?
— Пришить всегда успеете, если вину докажите, а поверите, так есть надежда, что, скажем, через полгодика смогу добыть требуемую сумму.
— Через полгодика? Далеко загадал. Где тебя искать потом? И где будем мы?
— Раньше не получится. Да и этот срок весьма оптимистичный.
— Грамотный ты, Лёшенька, а значит хитрый. Будем считать, обвёл ты нас вокруг пальца: мы тебе поверили и отпустили. А, пацаны, поверим и отпустим?
Пацаны молчали.
— Ступай. Дойдёшь до дома-то — уж больно не охота возвращаться?
Я? Отсюда? В мгновение ока — вон они, огни города.
Одна из горилл выбралась на обочину, освобождая путь наружу для меня. Эх, ма, неужто отбрехался? Сердечко сладко ёкало, и ручонки тряслись, когда подался наружу.
Высунулся из автомобиля и первое, что успел схватить взгляд — звёзды, гроздья сверкающих бриллиантов на чёрном холсте неба. Где-то там, в бездонной пропасти вселенной, моя Земля, мой мир, мой виртуальный друг. Как я соскучился. К чёрту эксперимент! К чёрту Зазеркалье! Оптимизатор на руку, дам подмышку и домой.
Только успел подумать, страшный удар в лоб погасил моё сознание, да так скоро, что и боли не успел почувствовать.
День седьмой
Сначала был запах.
Отвратительный запах нечистот и гниющей плоти.
Где я? В мусорном баке, на свалке, в канализационном колодце?
Нет, сначала была мысль.
Я осознал себя. Осознал, что жив и нахожусь в каком-то зловонном пространстве.
Потом был звук.
Бу-бу-бу. Это голоса. Кто-то тужится в трубу и на барабанную перепонку. Бу-бу-бу.
Потом слух прорезался….
— И когда ты, Кащеевна…, была б не бабой, сказал: накобелишься — всех мужиков уже заездила.
— У Катьки ператрицы была така болезь — под кого бы залезь — так её жеребцом лечили.
— Ну, этот вряд ли на жеребчика потянет. Ты, Кащеевна, штаны с его сыми да на хрен погляди — может, не стоит и возиться.
— Глядела уж — все ваши скрученные близко не стояли.
— Нут-ка, подыми ему башку. Ништяк в лобешник приложились — сколь на свету маюсь, таких аккуратных вмятин отродясь не видывал….
Потом был свет.
Я открыл глаза и очень близко увидел чьё-то бородатое лицо и взгляд недобрых, глубоко запрятанных глаз.
— Кажись, оклемался. С тебя флакон, Кащеевна.
— Ой, взаправду зенки размежил. Ну-ка, плесните в кружку бульёну.
— Бойся — кипяток.
К моим губам притиснули край аллюминевой кружки.
— Смотри-ка, пьёт, не обжигается. Вот промялся, буржуй.
Не переводя дух, опорожнил кружку и не расчувствовал в нём обжигающего напитка. Потом перевёл дух и огляделся.
Сарай не сарай, железобетонное строение с высоченным потолком и выбитыми глазницами окон. Костерок оторочен кирпичами, вокруг пяток тёмных фигур. Моя спина покоится на мощном бедре весьма упитанной особы — я бы сказал, болезненно располневшей. Просто жир-трест какой-то.
На одной её ладони мой затылок, пальцы другой тянутся ко рту.
— Обсоси косточку.
В них разваренная…. ну, не говядина, точно. С тонкими коготками…. Это лапка….
Фонтан неусвоенного бульона оросил мою грудь и голое колено благодетельницы.
— Эк, ты, — расстроилась она.
— Не жилец, — подсказал кто-то. — Ишь как нутренности-то отшибли.
— Тебя кто бил, скажи, — Кащеевна утёрла рукавом мне лицо, грудь и своё колено. — Говорить можешь али нет?
Я разлепил губы:
— Почему Кащеевна?
— Придурки прозвали, — она кивнула на окружение. — Надя Власова я. А ты с виду из господ, только нашли тебя у дороги вот с этой ямой в голове.
Она сунула щепоть в мой лоб.