Семь дней Создателя
Шрифт:
Через всю мою сознательную жизнь проходит красной нитью женская тема. У меня не было приятелей кроме виртуального Билли. Папашка бросил нас, и было время, когда я его ненавидел, потом жалел, но никогда не уважал, не гордился, не брал в пример для подражания. Дед был суровым человеком и, как оказалось, весьма жестоким и коварным — мы врагами стали. Патрон давал отеческие советы, но чаще прислушивался к моим, профессиональным. Так уж получилось, что жизнь мою заполнили женщины — бабушка и мама, жёны и любовницы, дочери. И, конечно, это обстоятельство корректировало мои поступки,
Свадьбу играли с размахом.
Подкинули дровишек в костёр — тьма убралась в углы. Надюха на выпивку не поскупилась, а в котелке ещё оставалась крысиная похлёбка. Подвыпившая компания веселилась от души. Зажигала невеста, сотрясая необъятными телесами.
— Я, бывало, всем давала по четыре разика
И теперь моё давало стало шире тазика.
Бомжи пустились в пляс. Филька Звонарь живописные выделывал кренделя на своих кривых недоразвитых.
— Ай-лю-лю, ай-лю-лю, поймал вошку на фую
Грязную вонючую, щас её замучаю.
— И-и-и, — Кащеевна по-цыгански откинула стан, сотрясая пудовыми грудями.
— Я, бывало, всем давала по четыре раза в день
А теперь моё давало получило бюллетень.
Ванька Упырь запылил вокруг, шаркая.
— Эх, оп твою мать, буду на свадьбе бичевать
Сыму с невесты рядницу, надеру ей задницу.
И хлопнул Надюху по внушительной ягодице. Та в долгу не осталась — топнула и отдавила приставале ступню.
— Я давала бы ещё, да болит влагалищё!
То, что они выделывали вокруг костра, свет его отражал на стенах здания, масштабную рисуя вакханалию. Да ещё бетонный потолок, усиливая, отражал голоса. Словом, кордебалет и опера на сцене полуночного театра абсурда. Вокальнохореографическое представление в исполнении отбросов общества. Кому-то в кошмарном сне такое не привидится, а мне, пожалуйста, реальное и дармовое зрелище.
А дармовое ли?
Напляшутся бичи помойные, и пьяная стопудовая дурнопахнущая Кащеевна навалится и изнасилует меня. Каково?
Убойно. Впрочем, нет, конечно, ничего у неё не получится. Но даже сама попытка, даже мысль о ней вызывала в душе крайнее отвращение.
Что предпринять, чтобы избежать её приставаний?
Бежать, надо немедленно бежать отсюда прочь.
Я только сел на корточки, а голова моя поплыла кругом. Вернее всё вокруг побежало перед глазами — утюги за пирогами, пироги за башмаками….
Чёрт! Ещё одно следствие черепно-мозговой травмы — у меня отключился вестибулярный аппарат. Интересно, один или оба?
Как бежать, если я даже на ноги встать не могу — теряю ориентацию в пространстве? Ползком в двери, затеряться в темноте, дождаться утра…. А там видно будет. Сейчас задача — спасти свою честь.
Про честь загнул, конечно, но пополз. Как разведчик через линию фронта — левое плечо вперёд, правое…. И локтями, локтями упираюсь. Голова кружится…. до тошноты. Но земля рядом — лбом уткнусь, отдышусь и дальше.
Добрался до стены — где выход, не знаю. Но я уже в тени, меня уже не видно — кинутся искать,
Ползём дальше, по периметру — должен быть выход, ведь как-то же вошли. Хотя, наверное, громко сказано — выход для тех, кто ходит. Мне следует поискать выполз.
Что это? Спуск в подвал? Ступени. Дальше вода. Не врюхаться бы, а то придётся бичей на помощь звать. Вот смеху-то….
Обогнул ловушку, чешем дальше.
Конца и края нет пути. Но это не дело — пусть голова кругом и тошнота в горле, так мне теперь в гада ползучего превращаться? Надо пытаться встать и идти, ну, хотя бы держась за стену.
Встал и…. И меня швырнуло на стену, ладно спиной — опёрся, не упал. А у костра — а больше ничего не видно — пироги за сапогами, утюги за пирогами…. Подступила тошнота. Сейчас вырвет…. Не вырвало.
Сглотнул слюну. Шаг вперёд — плечо касается стены и ладони на ней. Другой….
Всё кружится, голова кружится, стена шатается, а я иду. Даже напеваю:
— Нелёгкой походкой матросской иду я навстречу врагам….
Это ректификат во мне поёт. Вот хмель пройдёт и всё наладится, всё будет хорошо. Из худших передряг выкарабкивались….
Нет, так хреново мне ещё никогда не было. Ах, Билли, Билли, как ты сейчас нужен. Неужели не слышишь вопли мои в своём виртуальном благополучии?
Вход возник внезапно — тёмным проёмом в серой стене. Плечо и руки потеряли опору и я вывалился в черноту летней ночи. Но упал не лицом в землю, как следовало ожидать, а затылком хряпнулся об неё. Потому как почва под ногами, будто утлая лодчонка на крутой волне, вдруг вздыбилась, норовя погрести. И погребла, если б я не прянул назад.
Искры из глаз. Грохот удара от мозжечка мозговыми извилинами прокатился до вмятины лобовой кости и застрял в ушах. Или в одном?
Наверное, от болевого шока люди теряют сознание. Но боли нет, и сознание при мне. Лежу, гляжу в небо звёздное в разрывах быстро несущихся облаков, и никакого нет желания вставать и заводить юлу. От скупого света звёзд и перевёрнутого месяца поблёскивают лужицы и капли на листве — свидетельства недавнего дождя. Новая обстановка иным мыслям дала ход.
Куда бежишь, Алексей Владимирович, от кого? Задуматься, и не ясно — куда и от кого. Впрочем, куда понятно — домой, к оптимизатору, к заветному ящику в столе. От кого? В теперешнем физическом состоянии тебе не только не найти дом, а и до города не добраться — ты даже не знаешь в какой он стороне. А эти люди…. Ну пусть бичи, отбросы общества, а вот не бросили бездыханного при дороге, приняли участие — приволокли, приютили, накормить пытались. Не впрок, конечно, но и они крысятину не от снобизма жрут. И ещё человечину. А может, врут — с них станется. Пьют всякую дрянь. Но ведь люди же! И Кащеевна с её неутолимым сексуальным голодом отвратна, но понятна. Что же мне бежать от них, если сам Всевышний послал на выручку. А не они, так загибался бы сейчас в кювете придорожном. Впрочем, спорно. Не они, так кто-нибудь другой, поприличней и сердобольней, подобрал и определил в больницу. Может, Наташа сейчас сидела бы рядом. Может оптимизатор был бы на руке. А может, и менты с наручниками….